Шведское огниво

– Пропал. Сгинул, словно и не было никогда. Ни разу никто нигде о нем слова не молвил. Убили, скорее всего. Чтобы не мешал. Затоптали, как зайчонка в загонной охоте. Тогда ведь курултаем все не кончилось. Слишком уж нежданно вышло. Сила-то была на стороне Тук-Буги. Собирались его только утвердить на курултае, ждали, пока все соберутся. Узбек ехал с границы, от Кавказа, он там войском командовал. Пока добирался, кое-кому и пришла в голову мысль: «А чем не хан?» Царевич Золотого рода, внук Менгу-Тимура. Тохте племянник родной. Знаешь, как бывает? Может статься, его-то и не спрашивали. Как говорится, «без меня меня женили». Двинула чья-то могущественная рука, как пешку в ферзи, на шахматной доске жизни. Зря, что ли, сам Узбек потом лет десять прятался за лесами в Мохши? Умный человек. Понимал: что случилось один раз – может случиться и во второй. Как видишь, не зря боялся. Долго расходятся круги на воде жизни. Двадцать лет прошло – и вдруг объявляется эта дочка Кутлуг-Тимура. Не сама появляется. Кто-то зачем-то ее нашел и привез сюда. Снова двигает невидимый игрок фигуры на вечной доске жизни. И снова хочет провести пешку в ферзи. Ох, не к добру это! – Злат неожиданно рассмеялся и хлопнул ладонью о скамью. – Скоро Бахрам сюда придет. Он пошел проследить, куда тот человек с корабля направился. Хочешь, угадаю, что он скажет? Сразу догадался, как про эту чертову свиную ногу услышал.

– К эн-Номану? – робко предположил Илгизар.

Наиб от разочарования даже крякнул:

– Выходит, не я один такой умный…

Почтенный шейх Ала-эд Дин эн-Номан ибн Даулетшах жил на покое в окружении преданных мюридов на окраине Благословенного Сарая. Некогда лекарь хана Тохты, а затем и наставник самого правоверного султана Мухаммеда, в миру Узбека, теперь, обремененный летами, он почти совсем отошел от дел. Однако из своего молитвенного уединения, как старый филин, зорко следил за всем, что происходило в столице и в ханской ставке. Сам Узбек его очень уважал и к его мнению прислушивался. В бытность свою в столице каждую неделю непременно навещал, выражая при этом крайние послушание и смирение.

Илгизар познакомился с почтенным старцем, когда в начале лета тот приглашал их с наибом к себе. Как раз по делу о той самой копченой ноге. Шейх еще дал тогда юноше для переписки трактат Омара Хайяма «Слово о пользе вина». О котором Злат тут же и вспомнил:

– Ты эн-Номану рукопись его вернул?

– Давно уже собираюсь. Два месяца, как переписал. Да все робею.

Злат только усмехнулся. Илгизар зарабатывал переписчиком на базаре, и обладание редкой рукописью неизменно вызывало уважение заказчиков и собратьев по ремеслу. Любой нормальный писец постарался бы продержать ее у себя как можно дольше.

– Ему, поди, уже доложили, что тот, за кем он следил, исчез накануне таинственным образом из запертой изнутри комнаты. Думаю, для старого хрыча такие загадки не в диковинку.

– Ты же рассказывал, что двадцать лет назад он помог Узбеку взойти на царство.

– Было дело. Только к убийству Тук-Буги он вряд ли причастен. Зарубил того Исатай. Тот, что теперь в Синей Орде эмиром. А он больше с генуэзцами водился. Он был в роду киятов старшим. Знатный род. Из него сам отец Чингисхана вышел. Как ни поворачивай, а по старшинству кияты даже выше Золотого рода. В улус себе получили еще с Батыевых времен Крым. С генуэзцами у них дружба старая. Золотом скрепленная. А Тохта генуэзцев изгнал. Киятам оно крепко по карману ударило. Так что приправой в котле тогдашней смуты было не только золото хорезмских купцов от эн-Номана. Наверняка позванивали там и фряжские безанты.

Наиб наставительно поднял палец:

– Тогда ведь что случилось? Сарай переборол Орду. Город победил степь. Толстозадые купчишки заставили плясать под свою дуду отважных батыров. Золото пересилило булат. Поначалу ведь ничего не ясно было. С курултая часть эмиров ушли в степь – не признали Узбека. Большой войной запахло. Как при Ногае. Только уже к весне все затихло. Эмиры один за другим признавали нового хана. Над кунгратами вместо Кутлуг-Тимура встал его брат Сундж-Буги. А уж как кунграты покорились, так и вся степь усмирилась. Тем более что дорога к миру обильно поливалась купеческим золотом. Видимо-невидимо раздаривалось тогда дорогих халатов, бесценных мехов, самых лучших сабель. А сколько бабьего узоречья, бус-жемчугов всяких, благовоний, тканей заморских! Кому, как не Баялунь, было знать присказку про ночную и дневную кукушку? Она и Узбека быстро к рукам прибрала. Она и в Мохши его увезла – подальше от интриг и заговоров. Теперь вот оказалось, что там же и Кутлуг-Тимур скрывался. Уж не она ли его припрятала до поры до времени? С нее станется. И с франками она всегда возилась. За то ее эн-Номан и не любил. Да и то сказать – Узбек ведь только после ее смерти себя султаном объявил и в Сарай вернулся. Неспроста ведь это. – Злат почесал нос и заговорщицки подмигнул Илгизару: – Нынешнюю ханскую любимицу Тайдулу тоже Узбеку Баялунь подсунула. А она дочь этого самого Кутлуг-Тимура. Вот только Баялунь-то уже больше десяти лет назад не стало.