Швея с Сардинии

По своей наивности я как-то не думала, что, помимо множества красивых рубашек, халатов и нижних юбок, новобрачной в скором времени может понадобиться еще один набор одежды. Не то чтобы я не понимала простейших вещей, но история ее любви всегда казалась мне такой поэтичной, такой идеальной и бестелесной, что в душе я отказывалась думать о физической стороне «венчания», как это именовалось в романах Делли[1], и того, что за ним следовало. Я не задумывалась даже о том, что сама королева уже родила одну за другой двух принцесс и юного наследного принца, хотя хозяева всех до единого магазинов выставили по этому поводу в своих витринах увеличенную фотографию нашей государыни с тремя детишками в кружевных платьицах: меня, если честно, больше интересовал крой самих платьиц и чепчиков, чем то, как их владельцы появились на свет.

Признаться, из-за этой дурацкой романтики я даже немного расстроилась, узнав, что моя синьорина Эстер ждет ребенка. Зато сама маркиза была бесконечно счастлива. Она встретила меня, вся сияя от радости, в гостиной роскошной виллы, где жила теперь с мужем.

– Ты должна сшить мне самое прекрасное приданое для новорожденного, какое только можно представить! – заявила она. – На крещение возьмем конверт и крестильную рубашку семьи Риццальдо: для Гвельфо это очень важно, она слегка пожелтела от времени, – придется тебе помочь мне с отбеливанием. Остальное Гвельфо хотел заказать у кармелиток: ради вышивки, конечно, ты же понимаешь? Такая у них семейная традиция. Но я сказала, что лучше позову доверенную швею…

Я посмотрела на нее неуверенно, не понимая, что она имеет в виду.

– …то есть тебя, глупышка! – смеясь, воскликнула синьорина Эстер и заключила меня в объятия. На вид она казалась такой же стройной, как раньше, но, прижавшись к ней, я, несмотря на корсет, почувствовала ее слегка округлившийся живот. – Ты ведь свободна? Работы будет много, начинать нужно прямо сейчас. Мне тоже понадобятся домашние платья – что-нибудь более свободное и удобное. Сможешь приступить уже завтра?

У меня не хватило духу сказать ей, что я не работала четыре месяца, что голодаю и без ее заказа была уже на грани полного отчаяния.

Мы договорились, что я буду ходить шить к ней домой.

– Может, и меня чему научишь: я бы тоже хотела сделать что-то своими руками: шляпку там или пару митенок – Гвельфо был бы так рад! До сих пор в таких делах я его только разочаровывала.

Для меня все складывалось просто идеально – в первую очередь из-за хорошей экономии на обедах. И потом, я буду не одна, а все время в компании – если не самой хозяйки дома, часто выезжавшей в коляске с визитами или за покупками, так ее горничных. Их по вилле сновало столько, что я даже не сумела всех сосчитать, – каждая в форменном платье с накрахмаленным передником. Затем, были еще садовник и парнишка, присматривавший за лошадьми и коляской. Работай я у себя дома, мне пришлось бы сидеть в одиночестве и абсолютной тишине – я бы даже напевать не смогла в одиночку! При бабушке все было иначе; мы много разговаривали, она часто вспоминала молодость или объясняла что-нибудь по работе, иногда я рассказывала о недавно прочитанной книге, а она ворчала в ответ; время от времени заходил кто-то из ее старых подруг спросить совета по портняжным делам и оставался закончить свой заказ вместе с нами. Но те времена прошли.

Синьорина Эстер предложила мне даже ночевать на вилле: места там было предостаточно. Но я из принципа не захотела – и вовсе не потому, что боялась неподобающего поведения со стороны маркиза: как можно, при любимой-то жене? Но мне было важно, чтобы меня считали приходящей работницей, мастерицей, а не домашней прислугой. Пусть даже сохранять за собой две свои комнатушки стоило мне ежедневного двухчасового мытья лестниц, ради чего приходилось вставать задолго до рассвета, зато я всегда могла сказать: «Это мой дом».

От своего преподавателя естествознания маркиза узнала о том, как важно планирование, а через учительницу-туниску выписала из Франции журнал, полный выкроек с указанием всех предметов одежды, необходимых ребенку от рождения до двух лет, с разделением по триместрам, на основании которого составила график моей работы. Начали мы с двенадцати распашонок на первое время – удивительно, насколько крохотными могут быть дети. Я говорю «мы», потому что синьорина Эстер помогала мне с самыми простыми операциями, совсем как я помогала бабушке, когда мне было лет пять-шесть, и редко покидала комнату для шитья. Судя по журналу, для этих распашонок не было необходимости покупать новую ткань: ни тончайший батист, ни гладкую, как яичная скорлупа, перкаль – подходили только старые льняные простыни, которые за долгие годы не раз стирали и перестирывали, благодаря чему они обрели невероятную мягкость. Все швы нужно было оставлять снаружи, а не внутри, чтобы они не раздражали чувствительную кожу ребенка. Никаких вышивок, никаких пуговиц или петель, только ленты из легкого шелка, закрепленные длинными стежками, чтобы ткань не морщила.