Швейная машинка

— Был такой человек, я забыл, как его зовут… — Дональд нахмурился, пытаясь вспомнить. — Нет, точно забыл. Так вот, он сказал, что с фронта вернется много солдат с ранениями. Вроде меня. — Дональд посмотрел на нее и продолжил: — И он знал, что этим людям и их семьям нужно где-то жить, поэтому построил для них дома под Норт-Бериком. Такие сельские домики, со свиньями и курами. — Дональд наклонился к ней через стол. — Мистер Джеймс хочет сделать так же — и он хочет чем-нибудь помочь нам.

Она покачала головой:

— Так не бывает.

— Я бы согласился с тобой, но не в этот раз. Он хочет сделать что-то для нас с тобой. И для Энни.

— Свиньи, куры? Я понятия не имею о курах, только яйца варить умею.

Дональд не обратил внимания на ее замечание.

— И вот сегодня мы с Энни пошли к нему. Клянусь, Джин, я не знал, о чем пойдет речь, иначе я бы тебе сказал. — Он заговорил так быстро, что слова наползали друг на друга. — Но я хотел сначала узнать, хорошие ли будут новости.

— Пока не знаю, что сказать.

— Мистер Джеймс встретил нас рядом с университетом и отвел в квартиру в Марчмонте. Раньше она принадлежала его сыну: он жил там, когда был студентом. — Дональд глубоко вдохнул. — И мистер Джеймс предлагает ее нам. Мы можем жить там, сколько захотим.

Джин недоверчиво спросила:

— Зачем это ему? Он ведь о нас совсем ничего не знает.

— Он запомнил меня и записку, которую я ему написал. Он сказал, что показывал ее жене и дочери и они сами ему предложили. Они не пользуются квартирой, а продавать не хотят, потому что с нею связано много хороших воспоминаний.

— Но…

— Это не бесплатно — мы будем вносить арендную плату.

— А сколько?

Она отказывалась верить, что все это возможно, пока не получит все факты.

— Мистер Джеймс спросил, сколько мы платим за эту квартиру, и я ему ответил. Он сказал, что готов брать две трети от этой суммы. Он просто не хочет сдавать квартиру совсем незнакомым людям.

— Понятно.

Он взял ее за левую руку — ту, где на пальце было надето обручальное кольцо ее матери.

— Что ты думаешь? Свиней и кур не будет, но мы сможем жить там до скончания нашего века, если захотим. Это запишут прямо в договор аренды.

— Дональд Кэмерон, скажи честно: эти сказки ты мне рассказываешь, чтобы ободрить после трудного рабочего дня?

— Нет, все это правда.

— Ну ладно. — Она откинулась на спинку стула. — Но у меня один вопрос.

— Всего один? — улыбнулся он. — Не похоже на тебя.

— Квартира большая? Комната и кухня, как здесь?

— Две спальни, гостиная, кухня. А в чем дело?

— Дело в том, — она обошла стол, встала позади него, взяла его руку и положила себе на живот, — дело в том, Дональд, что скоро нас будет четверо.

Рут

Конец июня 1980. Эдинбург

Рут закрыла за собой дверь квартиры. Она ненавидела ночные дежурства.

После недолгого ожидания на улице показался красно-белый даблдекер и стал взбираться в горку к автобусной остановке. Она заплатила за проезд и села в конце нижнего этажа, где было свободно. Автобус тяжело, скрипя передачами, поднимался от Кэнон-миллс к Джордж-стрит. Перед ней сидел мужчина средних лет с аккуратно подстриженными седеющими волосами. Вдруг он принялся ковырять мизинцем в ухе. «Интересно, — подумала Рут, — поступали бы так люди, если бы знали, что на них направлены камеры, отслеживающие каждый их шаг?» Мужчина вышел у подножия Маунда[27] и приветственно помахал рукой женщине в вишнево-розовой курточке. Они обнялись. «Теперь, — подумала Роуз, — у женщины на рукаве может остаться его ушная сера».

Автобус снова тронулся, с усилием взбираясь по крутым изгибам Маунда, мимо банка и библиотеки, направляясь к Лористон-Плейс и Королевской больнице. Она взглянула на окна отделений, где шторы были задернуты неплотно, и сердце у нее забилось еще сильнее. Водитель заглушил двигатель на Арчибалд-Плейс, и из автобуса вместе с Рут вышли еще с полдюжины таких же, как она, работников ночной смены.

Маленькая раздевалка с единственной голой лампочкой, с множеством шкафчиков для хранения, располагалась на первом этаже старого сестринского корпуса, и там сильно пахло дезодорантом для ног и накрахмаленным бельем. Рут никак не могла справиться с замком шкафчика: тонкий ключ отказывался становиться в нужное положение. Наконец ей удалось открыть дверцу. На верхней полке горкой были сложены серые платья, которые выглядели так, будто были сшиты из выцветшей джинсовой ткани. Но как только она их коснулась, всякие ассоциации с небрежной повседневной одеждой, которую носят любители музыки и солнца, мгновенно исчезли.

В больничной прачечной за последние три года из этой одежды выбили всю жизнь, и, хотя ткань уже не казалась такой жесткой, удобней платья от этого не стали. Поверх них надевались передники, хрустевшие от крахмала. Манжеты рукавов ни в чем им не уступали, а жесткими белыми воротничками, казалось, можно было резать хлеб, да так, что любой точильщик гордился бы.

Рут здесь уже третий год. И он почти закончился.