Швоткать

Меня мама родила в юные годы, а зачат был я Советским Союзом!

– Мама родная! – вскрикивает женщина со второго ряда.

– Весь Советский Союз во мне! – заключает Бугай. – Могу карту родословного дерева показать.

Кто интересуется моим происхождением, пожалуйста!

Всех смущает непомерное разоблачение Советом своих корней.

На детской площадке наступает гробовая тишина.

Даже Говорун на этот раз воздерживается от привычки приставать с вопросами по любому поводу.

В кольце двойных объятий

– Разговор теперь, по существу, – говорит большой Совет. – На меня возложены расходы по капремонту вот этого дома!

Тут он прерывает своё выступление, оглядывая наш дом слева направо.

Потом с крыши до фундамента.

Жильцы, разом повернувшись, смотрят на свой дом, но дружно молчат.

– Я думаю, вы сегодня обсудили все детали предстоящей работы, – говорит Совет.

Жители сосредоточенно ждут продолжения только его выступления.

– А теперь разговор не, по существу, – острит тогда Совет. – Начался срочный выкуп квартир вашего дома.

Тут ряды собравшихся жителей будто током ударило.

Кто с восторгом, кто со страхом – все, подняв голову, впиваются взглядом в рот инвестору.

– В связи с этим я ответственно заявляю, – продолжает Совет, – кто имеет желание продать свою квартиру, я готов выплатить ему сумму по рыночной цене.

Неожиданно с места выскакивает Люся и сходу кричит высоким голосом на всю детскую площадку:

– Ах ты, басмач! – и тычет пальцем в Бугая. – Не верьте ему!

Он законченный подлец!

Рая из 108-й квартиры, испугавшись, уговаривает соседку:

– Не чуди, Люся, ты что?

Теперь этих басмачей нигде нет.

Люся, вся бледная от злости, вновь ополчается на инвестора:

– Он – басмач! – кричит она. – Не нужны нам его деньги!

Он – вор и негодяй с большой дороги!

– Брось такие вещи говорить! – заступается теперь Тамара Михайловна. – Мне, Люся, за тебя стыдно.

С какой стати ты радеешь за нас?

Ты уж выступай от своего имени.

– Сейчас откуда басмачам взяться, – сомневается Говорун. – Я бы рад был глянуть на них, но все истреблены…

– Действительно… – вторит Николай из 110-й квартиры.

– Как это, «откуда басмачам взяться»? – говорит тут большой Совет. – Вот он я, перед вами стою!

Я – басмач, живу среди вас!

Пока вы жили, как в той песне: «Мой адрес не дом и не улица…», никто на меня не обращал внимания.

На деле мои предки были баями – богачами!

А их красные стали называть дурным словом «басмачи».

Вот всего-то навсего!

– Пардон, я не знал, что вы басмач! – говорит депутат, бросая в адрес инвестора шутку, и, встав с места, продолжает:

– А мне какое дело?

Кто за белых, кто за красных?

И те, и другие далеки от меня.

Депутат опять садится на своё место.

Люся, вскочив с места, ещё громче орёт истошным голосом, оглушая окрестности.

– Всё это – ложь! – выговаривает она между плачем. – Ложь!

Начинает плакать в голос и, указывая на Совета рукой, тараторит дальше.

Она объясняет, что знает его, потому что училась с ним на одном курсе в Институте управления.

На третьем курсе басмач был отчислен.

Собравшиеся жильцы хотят узнать, за что его отчислили.

Люся скрытничает, избегая прямого ответа.

Соседствующая с Люсей по лавочке Рая говорит тихо:

– Кто старое помянет, тому глаз вон!

Люся плачет, выказывая тем желание ни на йоту не отступать от своего обвинительного настроения.

Было заметно, что она хочет всерьёз ворошить старое.

Тогда депутат встаёт, чтобы успокоить Люсю.

Обняв плачущую женщину, прижимает её к себе.

Тут Бугай подходит к ним и обнимает Люсю со стороны спины.

Люся в кольце двойных объятий рыдает ещё больше.

Участники встречи, смутившись поведением Люси, умолкают.

Некоторые, нервно встав с мест, самовольно покидают встречу.

– Никогда не думала, что моя жизнь вот так плачевно закончится! – по-волчьи воет на весь двор Люся. – Разве теперь у меня будет нормальная жизнь?

Депутат крепче сжимает Люсю в объятиях, что-то шепча ей на ухо.

– Зачем, зачем вы, представляющие нас, власть, привели его сюда? – говорит Люся ему. – Чтобы растравить мою душу?!

Когда рыдающая Люся вздрагивает, вырываясь из объятий, депутат отпускает её.

Старания его не дают положительных результатов.

Люся плачет по-прежнему горько, то в ладоши к себе, то в жилетку депутата, не обращая внимания на реакцию окружающих.

Депутат теперь не в себе.

Трясущейся рукой залезает в карман.

Достаёт мобильный телефон и набирает кого-то.

Плачет Люся и ни на что не реагирует.

Депутат опять подходит ближе к ней:

– Так нельзя! – говорит он. – Я вызову врача, вы согласны?

Люся, тут же вытерев слезы, потом и губы, говорит, стиснув зубы:

– Не-не!

«Скорую» вызывать не надо!

Увезут, потом дома родного не увидишь.

Лучше на своей кровати эвтаназию произвести.

– Что ты мелешь? – удивляется Совет.

– Пусть едет, пусть! – криком тут опять исходит Люся, обращаясь к депутату. – Хотя бы давление померяют.

А то дозвониться до них невозможно.

Только скажите, что нет въезда к нашему дому с Волжского бульвара.

Депутат вдумчиво и медленно начинает набирать номер.

Все следят за его движениями.

Пока телефон соединяется, депутат размышляет вслух: