Сиам Майами

Но вот вся злость вышла. Именно это и испугало Мотли. Теперь Сиам была полна холодной решимости поквитаться. В этом, по убеждению Мотли, и заключалась главная опасность — мстительность способна ослабить ближнего. Этого зрелища Мотли избегал.

— Не будь у меня собственной жизни, — не унималась она, — я бы тоже стала таким вот червем. Сплошная агрессия! Бесила бы и унижала людей, они бы меня попомнили.

— Я согласен с тобой, Сиам. Тяжелые воспоминания всегда тебе же во вред. Хотя они зачастую — источник силы.

Он попробовал увлечь ее обратно к лимузину, но она уперлась.

— Нет, я хочу подышать свежим воздухом.

— Все-таки что сделал тебе Додж?

Она словно не расслышала вопроса.

— Добиться успеха — один из способов убить его. Но я хочу успеха не ради этого, а ради самой себя.

— Он тебя грязно домогался? — спросил Мотли, сожалея, что вообще затронул эту тему.

— Ты имеешь в виду секс?

Мотли кивнул.

— Я пошла на это с открытыми глазами. Даже приняла за любовь. — Она криво усмехнулась. — Просто захотела свободы. Прочь оковы! Страшно признаваться, но я была счастлива, когда уступила ему. Это я-то, скромница! Ну, похожа я на скромницу? Я позволяла ему вытворять с собой все, что ему хотелось. Полностью раскрепостилась!

Она вскинула голову, пытаясь успокоиться.

— Откуда было знать, что он и не думал доставлять удовольствие мне! Моя уступчивость всего лишь льстила его самолюбию. Правда, хотелось иногда попросить его сделать мне приятное, но мешал страх. Была слишком напугана его властью надо мной. Не знала, насколько мало для него значу, пока не заболела в пути. Ты знаешь, какая мерзкая жизнь даже у самых лучших исполнителей? Он, как и все остальные, только кричал на меня. Никто за меня не боролся, никто не пытался поставить меня на ноги. Никто не сказал, что мне нужен отдых. Не догадались хотя бы оставить меня в покое. Их волновало одно: возврат денег и отмена выступлений. Отвратительно! А я расшибалась ради него в лепешку, норовила лишний раз доказать свою преданность, но была всего лишь бессловесным предметом, инструментом. Я настолько устала, а всем было на меня наплевать! Чем беспомощнее я становилась, тем больше он измывался надо мной. Я уже не была певицей, я вообще перестала быть человеком, сделалась вещью, которую можно упаковать и продать, стала товаром. Уже не была даже женщиной. Почему я утратила волю к сопротивлению? Почему? Наверное, отступила перед мощью денег.

Мотли подвел ее к лимузину и распахнул заднюю дверцу. Она все не унималась:

— Этот проклятый шоу-бизнес превратил его в сейф… И он запер на замок все свои чувства.

Тесное платье не давало ей двигаться, ноги подкашивались, ступенька лимузина была слишком высока; она хотела придержать дверцу носком туфли, но промахнулась и упала на одно колено прямо на коврик внутри салона. Но вместо того, чтобы подняться, вдруг закрыла лицо руками и дала волю слезам.

Мотли кое-как запихнул в салон ее ноги и захлопнул дверцу. Она так и осталась стоять на коленях на полу лимузина, заливаясь слезами. Впрочем, к тому времени, когда он, обежав машину, уселся за руль, она немного успокоилась. Он заехал на тротуар и, взревев мотором, развернул длинный автомобиль в тупике.

— Прости меня, Зигги.

Он не мог разглядеть ее в зеркальце заднего обзора. Она по-прежнему оставалась на полу, уронив на сиденье голову. Мотли осторожно напомнил:

— Я бы не порекомендовал тебе Барни, не будь у него опыта. Тебе не мешало бы дать ему шанс.

Он не успел втянуть голову в плечи, но, по счастью, удар пришелся не по черепу. Раздался звук разрываемой ткани, потом показалось, что кто-то над ухом разбивает лед. Пострадало ветровое стекло: его пересекла безобразная трещина. Туфля ударила Мотли по руке. В самый последний момент он заметил мусорный контейнер на мостовой и успел затормозить, правда, лимузин перегородил проезжую часть, едва не врезавшись в колесо грузовика.

— Ты — животное! — крикнул он ей. — А я еще обращаюсь с тобой, как с человеком!

— Прости. — На нее было жалко смотреть.

— Сперва припудри нос.

— Для тебя это игрушки, а для меня — жизнь.

Мотли не решился отнять руки от руля и только вытер мокрый лоб о рукав. Пальцы невольно разжались, сами руки, большие, волосатые, отказывались повиноваться. Они позорно дрожали, и он не мог унять дрожь. Надавив на дверную ручку локтем, он почти вывалился из машины и нетвердой походкой направился к телефонной будке. Сняв трубку, быстро набрал номер и сказал телефонистке:

— Пожалуйста, соедините со Стивенсентом Стюартом Доджем, Маунт-Киско, Нью-Йорк. — Ожидая ответа, он судорожно сжимал и разжимал онемевшую ладонь.

На звонок ответил повар Доджа:

— Мистер Додж на лужайке. Сегодня он не ведет деловых переговоров.

— Запишите телефон! — проорал Мотли и продиктовал повару номер таксофона. — Пускай Додж перезвонит мне сюда через две минуты.

Он повесил трубку и застыл в ожидании.

Звонок не заставил себя ждать. Приятный голос воспитанного человека произнес:

— Не могу представить тебя в гневе, Зиг. Что тебя так взволновало?

— Придется тебе продать акции Сиам.