Сиам Майами

— У меня нет на заднице магнита, притягивающего бабки, — признался он. — Поэтому мне приходится вкалывать. Вот так-то. — Косясь на визитки у Барни в руках, он засопел носом. — Неплохие ребята. — Он подал ему блокнот в кожаном переплете. — А вот эти — настоящие мерзавцы. Здесь только самые главные диск-жокеи в каждом из городов. Если они станут зарываться, отпугни их: скажи, что у нее чесотка. Сегодня вечером, перед вашим отъездом, я выдам тебе наличные. Пускай дает сколько угодно газетных и телеинтервью, лишь бы не пошла носом кровь. А теперь, — Мотли опять раздул ноздри, — лично о тебе. — Голос его стал тих и доверителен. — Сиам будет настолько изматываться, что я за тебя не беспокоюсь. С сексуальной точки зрения она — полный ноль. Но, — его лицо пошло морщинами, — мне не хочется, чтобы она тебя к кому-нибудь приревновала. Пока ты при ней, сторонись других женщин. Какая бы сочная бабенка ни запрыгнула тебе на колени, гони ее. Даже если ты для Сиам — пустое место как мужчина, даже если вы ненавидите друг друга, ты обязан проводить все время с ней. Кстати, — он кашлянул, — чуть не забыл. Вот последняя карточка. По-моему, пора поставить ей новый противозачаточный колпачок.

— В теперешнем ты не уверен?

— Не вполне. Надо обеспечить полную надежность. Ты поведешь ее к этому гинекологу — смотри, чтобы обязательно сходила!

— Почему она не принимает противозачаточные пилюли?

— Это для нее слишком абстрактно.

Барни оценил проницательность Мотли.

— Это все?

Мотли веско поерзал в кресле и набрал в легкие побольше воздуху, готовясь к необходимому, но уж больно противному совету.

— Никогда не забывай, что тебе доверен пакет на много миллионов долларов. Она способна заработать больше денег, чем многие заводы с мировой репутацией. Будь осторожен. Это приказ. Когда она перестанет считать тебя героем, позвони мне и откажись от места. Я сам тебя заменю. Мне наплевать, если вы будете ругаться, проклинать друг друга, неделями не разговаривать. Мужчина и женщина могут жить вместе вопреки рассудку. Но если ты почувствуешь, что она перестала тебя уважать, то это будет означать, что ты превратился в использованный клочок туалетной бумаги. Тогда ты звонишь мне и говоришь: «Зигги, у меня спустил мячик». Я пойму тебя и отнесусь к тебе уважительно. Я имею в виду уважение в конкретном — денежном — выражении. — Он сжал кулак, показывая Барни, во что ему надо превратиться на полгода. — Если она устанет от гастролей, если возненавидит новые города, публику, свою жизнь без крыши над головой…

— То я не стану преувеличивать ее терзаний, — подхватил Барни, — а поведу ее в китайский ресторанчик или в кино.

Мотли довольно закряхтел, захлопнул крышку чемоданчика и подал его Барни.

— Держи свою аптечку. Тебе предстоит тяжелая, мерзкая, одинокая жизнь, но ты все равно обязан привезти ее назад величайшим секс-символом со времени сотворения мира.

Этот ржавый рекламный прием был для Барни слабоват. Мотли мгновенно обнаружил свою промашку и прибег к другому средству:

— О чем бы ты сам хотел меня спросить?

— Уверен, что все сложится хорошо. Она вернется знаменитой. А вот что потом?

Мотли улыбнулся.

— Ты назовешь собственную цену или просто сможешь продолжить этот бизнес самостоятельно. Ты будешь уже иным человеком, не тем, что сидит передо мной сейчас. У тебя появится главное — ценнейший опыт.

— А она? Ей больше не понадобится помощь?

Вопрос вызвал у Мотли беспокойство. Он вжался в кресло, сгорбился, его гуттаперчевое лицо пошло глубокими морщинами.

— Тогда-то, — ответил он, волнуясь из-за появления невидимого, но всеразрушающего семени сомнения, которое не сумел убить даже весь его многолетний опыт, — и прольется яд.

Мотли встал и проводил Барни до двери.

— Сегодня вечером, в клубе, я успею порассказать тебе таких сказок, каких ты никогда не слышал даже от родного отца.

Глава 4

— Чудесная работа!

Барни смотрел на своего скрюченного от тяжелого труда отца, который с улыбкой встретил рассказ о привалившем сыну счастье.

— Прямой путь к успеху! — Отец никак не мог оправиться от этой новости.

Барни не забывал, что отец вкалывает четыре недели за ту же сумму, которую Мотли пообещал платить ему еженедельно. И чем он там только занимается! Летом всегда возвращался домой, залепленный грязью с головы до ног.

— Прости, что не могу пожать тебе руку, — повинился отец и, показав своим грязные, потрескавшиеся ладони, побрел к кухонной раковине, чтобы привести себя в порядок.

— Брось! — Барни схватил его за руку, жесткую, как покрышка грузовика. Эта натруженная рука уже не имела силы, чтобы сжаться в кулак.