Сиамская овчарка

«Пока я здесь, тигрица будет следить за мной и к дверце не повернётся. Если я уйду — ей и вовсе незачем идти в клетку. Пугнуть её ящиком? Так это не кошка дворовая, она так меня пугнёт…» — размышляла я в поисках решения.

И тут мне пришла на помощь далёкая отсюда бригадир птичника тётя Маруся.

Я загоняла страуса Цыганка в другой вольер. Цыганок лягался от возмущения, и было непонятно, кто кого загоняет. Иногда Цыганок бросался на решётку, обдирая с груди красивые перья, только переходить в другой вольер не хотел.

— За что же ты птицу тиранишь и сама маешься? — закричала, подбегая к нам, запыхавшаяся тётя Маруся.

— Да не идёт он. Полчаса бьюсь, сейчас водой оболью, живо уберётся, — возмутилась я.

— Скора ты на расправу! А ты сделай так, чтобы он захотел туда пойти.

Я решила попробовать загнать тигрицу тёти Марусиным способом.

Изредка порыкивая, видимо, для порядка, тигрица через силу широко раскрывала слипавшиеся глаза. Она хотела спать. Если бы я сейчас ушла, она наверняка бы вволю выспалась на мётлах.

Я нарочно превратилась в делового, неуклюжего человека. Прошла в дальний угол, прикатила оттуда колесо от машины. По дороге «нечаянно» споткнулась о ящик. Принесла рваный шланг, унесла ящик. «Нечаянно» уронила вилы. Скоро тигрице надоела моя деловитость. Ей хотелось покоя. Она слезла с мётел и легла на пол, ближе к клетке.

Я положила ящик на мётлы специально так, чтобы он, пока я буду что-нибудь ронять в углу, сполз с мётел.

Поняв, что я не угомонюсь, презирая меня за назойливость, на прощание грозно рыкнув, Амбра вошла в клетку. Константин Иванович закрыл дверцу и, не сказав мне ни слова, пошёл к выходу. Я разложила вещи по своим местам и пошла за ним.

Рядом с Константином Ивановичем стояла, должно быть вызванная директором, режиссёр и трясла его руку:

— Я вас поздравляю, от всей души поздравляю. Это же находка, — говорила режиссёр.

— И я вас поздравляю, — на всякий случай сказала я.

Константин Иванович сначала растерялся, а потом засмеялся и сказал мне:

— Видишь ли… Дрессировщик без помощника ничего не может. В цирке они за клеткой стоят, о них и не знает публика. А на репетициях бок о бок с дрессировщиком в клетке работают. Хорошего помощника трудно найти. Вот меня и поздравляют, что в тебе не ошибся.

Я так смутилась от похвал и своего поздравления, что Константин Иванович оставил меня в покое и сказал директору:

— Пиротехникам от меня подарок будет, за сегодняшний день, но ты им скажи, чтобы к патронам старые капсюли не подсовывали. Вовремя сегодня порченый капсюль попался. Я ведь стрелял в тигрицу — осечка вышла.

Сны Потапа

Дремлет медведь Потап в уголку клетки, изредка по зоопарку посетители пройдут, снег по дорожке поскрипит и снова тихо.

— Шёл бы ты в берлогу, Потап, — сказала Анна Ивановна. — Там тепло и сена я тебе много постелила. Иди…

Заснул Потап в берлоге. И приснилось ему, что он маленький, а рядом мама спит.

— Мама, ты спишь?

— Сплю, сплю.

— Мама, а почему ты толкаешься?

— Сон вижу.

— Мама, а что такое сон?

— Гм-гм. Малину ем. Лапами топочу — змей пугаю. Сладкая малина, вкусная. Понял?

— Мама, дай мне малины!

Хорошо рядом с мамой в берлоге. Тепло. Мягко. И мамино сердце громко стучит: тук-тук, тук-тук! Потом тихо стало…

Вынули люди маленького Потапа из берлоги. А вокруг — белое. Щипучее! Блестит! Воздух за мокрый нос кусает.

Потап хоть и маленький был, а храбрый, не хныкал, только глаза жмурил. Всё-таки страшно!

Сунул человек Потапа за пазуху. В берлоге хорошо пахло — мамой, а за пазухой — дымом, и плакать хотелось.

У человека сердце тихо билось — тук-тук-тук-тук-тук. Понял Потап, что у человека маленькое сердце, меньше, чем у мамы-медведицы.

И вдруг Потап зарычал:

— Мы-ы-ы-ы.

Хотелось бы грозно, да получилось жалобно.

Держит Потапа человек с маленьким сердцем за шиворот и говорит:

— Подарок вашему Зоопарку от Общества охотников. Принимай, Анна Ивановна!

Запомнил Потап два последних слова. Уткнулся носом в Анну Ивановну, от неё — медведями пахнет! Закутала в мягкое Потапа, к себе прижала и шепчет:

— Кроха ты моя! И кричишь, как телёночек. Уж так я по деревне соскучилась, думала, теляток и услыхать не придётся, а тут ты. Поживёшь дома у меня до весны. Подрастёшь хоть немножко. Потом в Зоопарк верну.

Анна Ивановна говорит, а Потап сосёт рукав её халата да слушает, как маму.

Заворочался Потап в берлоге, подтянул коленки к носу и опять заснул.

Этой ночью Анна Ивановна не спала. Потап, сонно моргая, тихо лежал у батареи на своём матрасике и следил за ней.

Анна Ивановна рассаживала по баночкам и кастрюлькам цветы, прикрывая их оборванные корни землёй, ругалась:

— Ах ты глумка пучеглазая. Хоть бы цветы пожалел. Ах бессовестный. А земли-то зачем в шапку насыпал? И рыбок сожрал.

Потап тихонько повернул голову к батарее.