Сибирь

Двенадцать человек укатали на Сахалин. Нам с Филькой по десять годов каторги и вечное поселение.

Филька, связчик мой, и пяти годов не вытянул. Высох, как щепка, изошел кашлем с кровью. А мне, вишь, пожилось. И эдак ломали, и так... Ничего не взяло!

Тут как-то вдруг чуть-чуть просвет вышел. Говорят:

те, которые на вечное поселение, могут с Сахалина на другие отдаленные земли,передвинуться: Нарымом прозываются. Охотников, конечно, не сильно много нашлось, а были все-таки. Рассуждали как? Что Сахалин, что Нарым все равно гибельные места, а только Сахалин приелся, сидит у каждого в печенках, а Нарым в новинку и вроде поближе к родине...

За короткие минуты рассказа Федота Федотовича живо представилась Акимову трудная жизнь этого человека. Старик стал ему и ближе, и дороже, неотступное чувство настороженности улетучилось бесследно. "Нет, этот не выдаст, пристава не приведет, сбережет, насколько хватит сил, - с облегчением в душе думал Акимов. - А, какова Россия?! Даже в самом далеком уголке, при безлюдье, встречаешь примеры ужасной социальной несправедливости и классового порабощения!

Нет, толька революция, глубокая, очистительная, может вывести Россию из той трясины, в которую завели ее самодержавие и капиталисты!"

Федот Федотович заметил, что его рассказ произвел на беглеца впечатление. Заглянув Акимову в глаза, старик с усмешкой сказал:

- Нагнал я, паря, на тебя тоску. А ты не кручинься! Чего человек не переживает, каких бед не переносит! Иной раз оглянешься и сам себе не веришь. Будто не ты сам, а кто-то другой всю эту поклажу на своих плечах протащил... А ты томский или дальний? - вдруг переходя от рассуждений к вопросам, спросил старик.

"Ну вот, начинается", - промелькнуло в уме Акимова, но сейчас он уже не испытывал тревоги перед любопытством старого человека.

- Дальний.

- А пошто запоздал-то? В такую пору бежать - гиблое дело. Берега с реки на три версты просматриваются, каждая былинка как на ладони. И в лесах не схоронишься - холодище. Бесприютное время!

И вдруг Акимому захотелось рассказать старику всю правду: комитет поручил ему пробиться в Стокгольм, явиться к Лихачеву, быть возле него, спасти материалы научных изысканий ученого от расхищения зарубежными коршунами, сберечь их для отечества, которое скоро, совсем-совсем скоро станет царством рабочих и крестьян...

Но в последний миг Акимов сдержался. "Успею еще рассказать. Не приведи господь, если в тайге придется до весны задержаться", - подумал он.

-- Уж так случилось, Федот Федотыч, - сказал Акимов, - рисковал. Не будь погони, может быть, пробился бы.

- Уж это так. Без риска в буран во двор не выйдешь, а если край как надо, то и в тайгу полезешь, - с пониманием отозвался Федот Федотович.

После ужина Акимов набросил на плечи полушубок, вышел "на волю". Мороз в ночь вроде смягчился. Небо покрылось тучками, и звезцы перемигивались только в самой вышине небосвода. Ветер посвистывал между макушек деревьев, но здесь, на земле, было тихо, и согнутые снегом ветки оставались неподвижными.

Азимов смотрел на небо, прислушивался, думал:

"Какое же сегодня число? Кажется, двадцатое ноября.

А день? Пятница. Нет, четверг. А может быть, уже суббота... Если б все произошло удачно, ходил бы я теперь по улицам Стокгольма... Хорошо, если Прохоров не оставит дядюшку в одиночестве, хорошо, если тот поправится и сумеет сам постоять за себя... Хорошо, если не затянется мое сидение... Да, хорошо то, что хорошо... Но как бы не сложилось все плохо".

Акимов не слышал, как подошел к нему Федот Федотович. Старик несколько минут стоял неподалеку от него, попыхивая трубкой.

- Снег собирается, - поглядывая на небо, сказал старик.

Акимов вздрогнул - таким неожиданным был голос Федота Федотовича.

- Сегодня четверг или пятница? - спросил Акимов.

- Ты чо, паря! С счету, что ль, сбился? Пятница доходит. Завтра суббота. Придем на место, баню топить будем. С устатку хорошо попариться.

- А снега не видно, Федот Федотыч. - Акимов втянул в себя холодный воздух.

- К утру навалит пол-аршина. След наш прикроет. - Старик засмеялся. Уж как, поди, урядник мечется туда-сюда, носом водит, глазом зыркает... Пойдем, паря, спать. Никто нас тут не тронет.

Акимов зевнул, потянулся до хруста в костях.

- Да-а, поспать не мешает. Спал это время так себе: один глаз закрыт, другой смотрит, в одном ухе покой, другое полет пушинки слышит...

- Маета! - Федот Федотович тоже зевнул.

Они вернулись в избушку. Бока печки пылали жаром. Стало уже душновато. Федот Федотович поколдовал возле печки, потом вытащил в стене круглую затычку.

В отдушину потянуло свежинкой. Акимов раскинул полушубок, подбил сено к стене, под голову, лег.

Федот Федотович примостился с краю и уснул быст-"

ро, едва уложив голову на пахучее сено. Акимов хотел спать смертельно, но уснуть сразу не мог. Прислушивался. Постреливали в печке дрова, постукивал о крышу землянки сучок. По-видимому, ветер крепчал.