Читаем Сибирь и первые американцы полностью

Работе суждено было произвести огромный эффект, но не сразу. Семена, посеянные Ф. Боасом, дали всходы много лет спустя, уже после его смерти, когда американцы стали с большим опозданием терзаться угрызениями совести по поводу того, что жертвами их «инстинкта самосохранения» стали народы, отличающиеся от них цветом кожи и чертами лица. Но просто признать равенство человеческих рас (а заодно и свою историческую вину) показалось им недостаточно. Сработал знаменитый закон маятника. Сегодня любимое занятие политкорректных американцев, особенно антропологов ― клеймить каждого, кто осмелится заговорить о расах. Совсем как в детской игре, где слова «черное» и «белое» табуированы. Попробуйте в каком-нибудь американском университете употребить слово «раса» ― и вы тут же попадете в расисты (в лучшем случае вас объявят безнадежно старомодным). В последние годы самые горячие ревнители политкорректности перешли в наступление и принялись искать расистов среди антропологов других стран. В первую очередь, ясное дело, среди российских: ведь в нашей антропологии слово «раса» не находится под запретом. Настоящая проекция по Фрейду ——с больной головы на здоровую…

Подобные игры, которыми тешит себя нация, мучимая больной исторической совестью, кажутся нам в России, где расизм никогда не пускали на порог науки, смешными и безобидными. Правда, лишь до тех пор, пока они не становятся тормозом для развития науки. Таким тормозом и стала работа Ф. Боаса. Ошибка его очевидна. Движимый благородными побуждениями, он хотел выбить почву из-под ног расизма, а лишил почвы антропологическую науку о народах. Столь высок и непререкаем был его авторитет в США, что лишь совсем недавно, через 90 лет, американские антропологи впервые решились проверить его выводы.

Результаты проверки оказались неутешительными. Ф. Боас не пользовался математическими методами. Современная статистика не подтвердила его выводов: различия между детьми иммигрантов и их родителями малы и недостоверны, несмотря на огромный размер выборки. Главный вывод ― о непосредственном влиянии среды на расу ― оказался неверен. Основная роль в изменчивости формы головы принадлежит генам, а не среде. Вдобавок, и признак, привлекший особое внимание Ф. Боаса, был далеко не самым удачным. Сейчас трудно даже понять, почему в начале ХХ в. головной указатель вызывал столь пристальный интерес. Уже давным-давно никто не придает ему большого значения в антропологических исследованиях, ведь он действительно способен довольно быстро изменяться в однородном населении. Правда, все-таки не так быстро, как казалось Ф. Боасу, и под воздействием генетических факторов, а не факторов среды. Но все равно использовать этот признак можно лишь для классификации близкородственных групп. Сейчас в распоряжении антропологов есть десятки информативных признаков, которые не подвержены столь быстрым изменениям, а потому позволяют устанавливать отдаленное родство и прослеживать пути древних миграций.

Но американские антропологи, видимо, опасаясь обвинений в старомодности или, еще того хуже, в расизме, сделали решительный шаг от истории к биологии. Величественный, но так и не осуществленный боасовский проект реконструкции северо-тихоокеанского «моста народов» был похоронен, зато злополучная работа про иммигрантов стала Библией, настольной книгой. В моду вошли современные направления, изучающие в боасовском духе воздействие среды на человеческий организм. Примеры такого воздействия неисчислимы, особенно в физиологии. Эти исследования очень актуальны, они тесно связаны с медициной и в огромной степени расширяют наши познания в области биологии человека. Обнаруживается все больше признаков, подверженных влиянию среды (не только ее непосредственному воздействию на фенотип, но также и опосредованному, через естественный отбор и гены).

Беда лишь в том, что именно эти признаки для этнической антропологии бесполезны. Причина очень проста: чем сильнее среда влияет на тот или иной признак, тем более вероятно, что он будет независимо возникать в сходной среде у неродственных групп, и, следовательно, тем менее он ценен для выяснения родства народов. Иными словами, исторические реконструкции должны строиться в первую очередь на признаках, в минимальной степени подверженных влиянию среды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза