Были выдвинуты две гипотезы, объясняющие причины поразительно раннего возникновения в древнем Перу основ цивилизации. Сторонники традиционной точки зрения полагали, что начало строительства монументальных платформ однозначно свидетельствует о распространении земледелия. Да и чем еще могли заниматься тысячи людей, живших в засушливой, но пригодной для искусственного орошения местности в двух-трех десятках километров от моря? Другие археологи доказывали, что во II и тем более в III или IV тыс. до н. э. земледелие в Перу еще оставалось примитивным и что основу питания жителей побережья составляли рыба и морепродукты. Многие монументальные центры того времени располагались вовсе не в речных долинах, а близ океана на большом удалении от сколько-нибудь значительных источников пресной воды. Заниматься земледелием их обитатели были не в состоянии.
Исследование Караля и других крупных поселений III тыс. до н. э. показало, что древняя история Центральных Анд не вписывается в рамки традиционной схемы: охотники-собиратели ― ранние земледельцы ― создатели цивилизации. В конце IV тыс. до н. э. на побережье Перу возникла система, которой трудно найти определенное место на лестнице социально-хозяйственной эволюции и для которой нет аналогий в Передней Азии. Есть ли параллели в Китае, наверняка судить сложно, поскольку многие древние культуры здесь все еще слабо изучены, но сообщений о неолитических монументальных постройках из Восточной Азии не поступало.
Что касается Центральных Анд, то появление именно здесь подобной системы вполне логично, никакой мистики в этом нет. В мире существуют только три морские акватории, по-настоящему богатые рыбой, ― побережье Перу, побережье Намибии в Африке и Ньюфаундлендская банка. Уникальность Перу состоит в том, что здесь, в отличие от Африки и Канады, рыбные запасы оказались рядом с такими районами, в которых природные условия способствовали к тому же развитию производящего хозяйства ― орошаемого земледелия и скотоводства.
Рыбы, особенно анчоусов, у берегов Перу так много, что одно лишь рыболовство могло легко обеспечить белками и калориями десятки тысяч людей. Чтобы реализовать эту возможность, нужны были только лодки и сети. Лодки делали из связок тростника, сети плели из хлопка, поплавками служили плоды тыквы-горлянки. Горлянка, как говорилось, стала доступна как минимум в раннем голоцене, тростник тоже был всегда в изобилии. Хлопок имелся в дикорастущем состоянии в Эквадоре и в сопредельных районах Перу и мог использоваться еще до его окультуривания. Почему же тогда быстрый рост культурной сложности начался лишь во второй половине IV тыс. до н. э., а не раньше? Причина, видимо, в том, что как раз в это время в благоприятном направлении изменился климат региона. Рыбные богатства у перуанского побережья наиболее велики в районах между Лимой и Трухильо. Однако ранее конца IV тыс. до н. э. местный климат был столь же теплым и влажным, как сейчас на побережье Эквадора. При существовавшем в то время температурном режиме рыбы в прибрежных водах Перу было намного меньше, чем в III тыс. до н. э. и позже. Кроме того, в условиях повышенной увлажненности охота и собирательство оставались вполне продуктивны, тормозя распространение как морского рыболовства, так и земледелия.
В III тыс. до н. э. на побережье Перу сложилась удивительная хозяйственная система. Жители удаленных от моря поселений разводили главным образом технические культуры ― горлянку и хлопок. Они снабжали сетями живших близ
берега рыбаков, а те посылали им рыбу. Пищевые культурные растения были известны, помогая сбалансировать диету в отношении углеводов, но вплоть до I тыс. до н. э., т. е. до распространения высокоурожайных сортов кукурузы и широкого распространения домашней ламы из горного очага ее доместикации, хозяйство индейцев побережья Перу не являлось производящим в точном значении этого слова.
* * *