Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров

Пушкари у него были опытные и быстренько разнесли идола в дрова. После чего осаждающие, к немалому удивлению осажденных, дружно сложили оружие и отправили в острог парламентеров. Те заявили: все здесь присутствующие – и их племена, за которые они ручаются, – готовы принести клятву верности вождю пришельцев и платить ему дань.

С точки зрения языческой психологии тут не было ничего странного или удивительного. Наоборот, обычное дело. Разрушенный идол восстановлению не подлежал, поскольку показал себя слабым и никчемным, – и тут же лишился всякого почета и уважения. Был, если можно так выразиться, разжалован из богов в простые дрова. Боги пришельцев оказались сильнее, значит, следовало покориться: кто владеет Белогорьем, тот владеет всем краем…

Слово местные сдержали и дань стали платить регулярно. Более того, на сторону русских перешел самый могущественный в тех местах «князь» Лугой, контролировавший довольно обширные территории. Современные исследователи полагают, что языческое простодушие тут ни при чем: любой правитель, пусть даже довольно отсталого племени, просто обязан быть толковым политиком – иначе свергнут к чертовой матери, а то и зарежут. Лугой отправился в Москву (куда добирался полгода), в Посольском приказе подтвердил клятву верности, а взамен получил крайне важный для него документ – охранную грамоту, царским именем защищавшую «князя» и его владения от каких бы то ни было посягательств русских служилых людей. Таковых в Сибири было пока что раз-два и обчелся, но Лугой явно смотрел далеко вперед и понимал, что русские – это всерьез и надолго. Сегодня стоит один острог, а скоро их будет двадцать. Какое там языческое простодушие…

А Мансуров, когда настала весна, вернулся на Русь, полагая свою задачу выполненной: его посылали на усиление отряда Ермака, но такового в Сибири больше не было, а приказа на «длительное оседание» у воеводы не было. Построенный им острог был первым русским острогом в Сибири, но первым русским городом за Уралом так и не стал – приходившие потом воеводы использовали его еще восемь лет, а потом окончательно забросили, когда неподалеку был заложен город Сургут. Первый русский город в Сибири появился год спустя, когда воеводы Сукин и Мясной поставили Тюменский острог, ставший впоследствии городом Тюменью.

А еще через год в Сибири появился «лесник» – стрелецкий голова (был такой воинский чин) Данила Чулков, самым решительным образом изменивший политическую ситуацию в Сибири…

Штурмовать Искер, где сидел Сейдяк, ему заранее запретили. Поэтому Чулков какое-то время старательно притворялся, что занят исключительно мирным строительством. Он и в самом деле построил километрах в двадцати от Искера острог, названный Тобольским и ставший впоследствии городом Тобольском, столицей русской Сибири в XVII–XVIII столетиях. Одновременно Чулков присматривался и приглядывался к окружающему и окружающим, изучая ситуацию…

Подходящий момент настал примерно через год. Неподалеку от Тобольска в сопровождении нескольких сотен джигитов охотились довольно важные персоны: Сейдяк (старавшийся поддерживать с русскими более-менее мирные отношения), уже отлично нам знакомый Карача (давно переметнувшийся к Сейдяку), и с ними – султан Ураз-Мухамед, племянник хана Казахской орды.

Чулков пригласил сановных гостей на званый пир. Правда, в Тобольский острог он согласился впустить только сотню джигитов, а почетным гостям предложил снять оружие перед тем, как сядут за стол, – мол, таков уж русский обычай.

Гости вошли. Им приятно улыбались сидевшие за столом атаман Мещеряк и еще несколько старых «ермаковцев». Сейдяк и султан отнеслись к этому равнодушно (они вообще раньше с «ермаковцами» не встречались и в лицо их не знали), а вот Карачу наверняка прошиб холодный пот – у него-то как раз были с Мещеряком и прочими казаками старые счеты, ему могли припомнить и вероломное убийство Ивана Кольцо, и прочие художества…

Дальше было совсем просто. Казаки и стрельцы в два счета повязали дорогих гостей и перебили заехавших с ними в острог татар. Потом набросились на тех, кто оставался за воротами, и разнесли их в пух и прах (правда, в бою погиб атаман Мещеряк). Обитавшие в Искере татары, узнав об этаких политических новостях и опасаясь неприятностей и на свою голову, на всякий случай разбежались кто куда – и Искер был заброшен навсегда. Таким нехитрым ходом с политической шахматной доски убрали пусть и не ферзя, но и не пешку – единственного из трех ханов сибирских и тюменских, который хоть что-то из себя представлял (двое других, папа с сыном, болтавшиеся где-то по степям и буеракам, никакой угрозы не представляли). Сил у Сейдяка было не так уж и много, но, сидя в Искере, он, говоря современным языком, обладал некоторой легитимностью – а русских такое положение дел уже не устраивало…