Сибирь. Монголия. Китай. Тибет

Помню, что долго я собирался сделать первый визит к Ядринцеву, – все не хватало смелости пойти вдруг к писателю, хотя бы то был «наш земляк», так как в моем представлении «писатель» был чем-то недосягаемым, чем-то таким, перед чем все мы благоговели. Уж не помню, как это случилось, но я, наконец, поднялся в верхний этаж каменного дома, углом стоявшего в глубине двора в Басковом переулке.

Вероятно, моя робость и растерянность, моя молодость и то, что я отрекомендовался студентом– «сибиряком», скоро согнали вопросительно-скептическое выражение с лица Ядринцева, с каким он было меня встретил, и тотчас же познакомил со своей женой, сразу отнесшейся ко мне с приветливой простотой. Именно она, эта милая Аделаида Федоровна, своей простой и искренней лаской, своей кротостью приручила такого дикаря, каким я себя вел, и заставила чувствовать себя, как дома.

Как бы там ни было, я стал у них бывать по праздничным дням запросто и затем получил приглашение бывать на журфиксах, кажется, по четвергам.

Тут впервые мне пришлось познакомиться с людьми, которыми Сибирь по справедливости гордится. Постоянными посетителями этих журфиксов в то время были Гр. Н. Потанин с его женой Александрой Викторовной, Н. И. Наумов, тогда еще холостой человек, и А. И. Баркова, мать Ядринцевой. Все другие посетители, среди которых я помню С. С. Шашкова, И. Я. Фойницкого – знаменитого впоследствии криминалиста, П. А. Ровинского, Кичееву – жену редактора «Будильника», и проч., являлись на эти вечеринки спорадически, случайно, особенно Шашков, приезжавший из Новгорода, где он жил, всегда на короткое время.

Среди этой компании, собиравшейся обыкновенно за чайным столом в самой большой в квартире пятиугольной комнате, но мрачной, с одним окном в срезанном углу, самым оживленным всегда был сам хозяин, H. М. Ядринцев. Он рассказывал что-нибудь из своих последних встреч и впечатлений, жестикулировал, переходя от одного к другому из собеседников, и если присаживался на краешек стула, то тотчас же вскакивал, саркастически передавая какую-нибудь подробность и заливаясь добродушным смехом.

Совершенно особенно держался в этой своей компании Г. Н. Потанин. Одетый в неизменный черный сюртук, в крахмаленные воротничок и манжеты, без которых он никуда не выходил из своей квартиры, он скромно сидел за столом, внимательно и серьезно слушая все, о чем говорилось в оживленной компании, и вглядываясь через очки то в того, то в другого из говоривших… Как бы ни была оживлена компания разговором, как бы ни жестикулировал и ни заливался смехом сам Ядринцев, как бы ни обдавала иронической усмешкой говорившего Александра Викторовна, как бы ни разливалось добродушие Ровинского и все покрывавшая жизнерадостность Аделаиды Федоровны, все-таки казалось, что больше всех молчавший в этой компании Григорий Николаевич является самым деятельным, самым серьезным собеседником, к которому в ответственных местах беседы направлялись взгляды всех, вопросительно склонялись головы, ожидавшие одобрения, совета, возражения.

Хмыкнув и еще помолчав немного, Григорий Николаевич удовлетворял желание – серьезно и просто излагал свое мнение, высказывал свои соображения, но всегда в такой деликатной форме, которая нимало не задевала того, с чьим мнением он расходился, и, наоборот, поднимала его дух в случае полного одобрения.

Обыкновенная история, – хотя бы и в писательской среде, – позлословить или поиронизировать над отсутствующим или над только что ушедшим приятелем, собеседником, подчеркивая разные его слабости, мелкие недостатки. Никогда ничего подобного не приходило в голову по отношению к Григорию Николаевичу.

Это – «Божий человек», услышал я характеристику в доме Ядринцевых вскоре после первого знакомства с Потаниным, повторявшуюся затем неоднократно и в устах других лиц из той же компании сибиряков.

Это была та «молодая Сибирь», которая впервые нарождалась за трехсотлетнее историческое существование огромной обездоленной окраины; которая впервые сознательно выдвигала многообразные интересы края и свою преданную им службу. Думой этой компании, ее мозгом, ее сердцем и был тот «Божий человек», которого добрая фея послала Сибири в лице Григория Николаевича Потанина.

Это признание и характеристика сделаны тогда, когда еще и половина жизненного пути не была пройдена. Под этим названием понималось гармоническое сочетание положительных качеств ума, характера, всей деятельности, всего поведения. И теперь, спустя сорок лет, я нахожу эту характеристику чрезвычайно меткой и верной.