Под впечатлением всех этих разоблачений Американское бюро печати сделало вывод, который многими уже забыт.
Революция 1917 г. происходила по программе, разработанной больше чем за десять лет до этого. За время революционной передышки вожди коммунизма Ленин и Троцкий готовились к проведению своей программы в жизнь, а умеренная русская демократия, насильственно устранённая от политической жизни, утешалась одними теориями и книжностью. Естественно, что большевизм с его бессердечною, но практичною для достижения цели демагогией легко заразил массы, поднял на поверхность самые тёмные силы. Всё, что было морально более устойчивого, с омерзением отвернулось от тех приёмов и методов, которые употреблял большевизм, и от тех людей, которых он выдвинул на места комиссаров.
«Централизм», стоявший в основе тактической программы большевиков, удался им не сразу. Достаточного количества дисциплинированных и подготовленных комиссаров сразу не нашлось, и первый период истории советской федеративной республики ознаменовался децентрализацией власти.
В Сибири советы рабочих и солдатских депутатов приняли большевистский характер только к концу декабря 1917 г. В течение первых двух месяцев после октябрьского переворота большевизм в Сибири не давал себя знать.
В начале 1918 г. земства и думы почти повсеместно были разогнаны. В Томске была распущена после двух дней существования Сибирская Областная Дума. Правительственные учреждения стали перестраиваться. Большевизм начал пускать корни.
Когда в январе 1918 г. я переехал из Петрограда в Омск, рассчитывая, что Сибирь переживёт большевизм и скорее и легче, я нашёл, что не ошибся.
Большевизм держался в Сибири только на поверхности. Огромное море сибирского крестьянства нисколько не было им задето. Бессилие большевиков чувствовалось во всём, но больше всего в их административной беспомощности.
Во главе всего управления Западной Сибирью стояли Косырев и Лобков. Первый, как передавали, — один из воспитанников Горького, из приюта на острове Капри, но это едва ли не легенда. Косырев — типичный демагог, малоинтеллигентный солдат, который охотно прибегал к так называемой «argumentatio baculina»
Ближайшим сотрудником Косырева был Лобков, еврей, сын местного омского лавочника, всего лишь двадцати лет от роду, с большим темпераментом, но, конечно, без всякого опыта и знаний.
Видную роль играл ещё комиссар юстиции Вороновский, он же председатель революционного трибунала. Этого деятеля я знал лучше других, так как участвовал в товарищеском суде кооператоров, постановившем исключить Вороновского за клеветнические доносы и корыстолюбие. Ему было около двадцати пяти лет.
Другие комиссары не отличались даже качествами первых трёх, они лишены были и темперамента.
Наиболее образованным сотрудником омского совдепа был присяжный поверенный Попов, которому выпало впоследствии на долю стать видным участником следственной комиссии, допрашивавшей адмирала Колчака в Иркутске перед расстрелом его в феврале 1920 г.
Несколько чиновников из обиженных и обойденных дополняли картину. Таков был состав людей, в руках которых находилось управление всею Западною Сибирью. Каковы же должны были быть правители отдельных областей и уездов? Скудость интеллигентных сил в России вообще известна, большевики же в тот период оттолкнули от себя всю интеллигенцию.