Сибирь, союзники и Колчак т.2

Если командующий народно-революционной армией капитан Калашников в первые три дня был свободен в своих действиях, то на четвертый рядом с ним уже сидел комиссар-солдат, без которого никто не мог быть принят командующим и не могло состояться ни одно решение.

Если в первые дни солдаты по привычке козыряли и становились в строй, то в последующие дни они растворились в массе вооруженных рабочих, которые быстро отучали их от этих внешних проявлений военной дисциплины.

Офицеры, вошедшие в состав народно-революционной армии, по большей части были втянуты в нее массовым движением, перед которым они чувствовали свое бессилие. Эти офицеры чистосердечно сознавались, что они не смогут противостоять большевизации.

Переворот в Красноярске произошел под лозунгом поддержки фронта впредь до заключения мира с большевиками. Во главе гарнизона стал генерал Зиневич. А кончилось тем, что большевики высмеяли Колосова, предлагавшего им переговоры о мире, а генерал Зиневич бежал, признав занятую им позицию ненадежной, не заслужив признания большевиков и создав себе смертельных врагов среди бывших соратников.

В то время как 5 января Политический Центр рассылал своих комиссаров по правительственным учреждениям, рабочие-коммунисты прислали свои телеги к зданию гостиницы «Модерн» и увезли оружие, разбросанное уходившими с фронта солдатами. Это было практичнее. Они организовывали силу, в то время как эсеры ее теряли: призывные солдаты после переворота считали свою службу оконченной и устремлялись домой. Оставались, следовательно, во-первых, солдаты по призванию, жаждавшие стать господами положения, а во-вторых, вооруженные коммунисты. Нетрудно было догадаться, к кому перейдет власть.

В официальных своих выступлениях Политический Центр пыжился, как лягушка, захотевшая стать волом. Так, например, в «манифесте Политического Центра» выражалась глубокая уверенность, что последовательная демократическая политика Центра будет обеспечена солидарной поддержкой трудовых слоев деревни и города.

Насколько сильна и длительна должна была оказаться эта поддержка в мечтах авторов манифеста, видно из того, что Политический Центр не только обещал гарантировать самоуправление областей, освобожденных от реакции и занятых армией Совета народных комиссаров, но и «приступить к немедленному осуществлению договорных взаимоотношений с демократическими государственными образованиями, возникшими на Российской территории» (п. 5 манифеста).

Таким образом, Политический Центр мечтал о государственном суверенитете, о независимости от советской России, о договорных отношениях с Эстонией, Латвией, Польшей и т. д.

Но это было только в официальных заявлениях, приготовленных заранее и проникнутых дерзостью замысла. Более откровенные эсеры еще до завершения переворота сознавались, что они ставят себе целью способствовать безболезненному переходу власти к большевизму, чтобы, как прибавляли комментаторы, спасти себя, свалив власть «колчаковцев».

Поэтому в первый же день воцарения Политического Центра в чрезвычайном заседании Иркутской городской думы командующий армией капитан Калашников, учитывая очередные задачи момента, на первое место поставил «окончание гражданской войны, разбивающей демократию на два лагеря». Здесь уже не заметно было идеи раздельного существования от советской России. Еще яснее сказалась готовность недавних победителей покориться советской России в их инструкции лицам, командированным для мирных переговоров с большевиками. Делегатам предписано было заключить мир во что бы то ни стало, т. е. дано в скрытом виде разрешение идти на полную капитуляцию.

Дело, впрочем, значительно упростилось, так как на фронте с посланцами мертворожденной власти разговаривать никто не стал, а в Иркутске совдеп водворился раньше, чем могла бы произойти капитуляция на фронте.

Подготовка этого естественного переворота происходила быстро. Во вторник 6 января вышел в Иркутске № 1 газеты «Рабочий и Крестьянин», орган штаба рабочей дружины. Со следующего дня уже стала выходить «Сибирская Правда».

В передовой статье, подписанной Шнейдером, характерным языком большевиков, языком уличной митинговой демагогии, поется отходная побежденным реакционерам и возвещается близость мировой пролетарской борьбы:

«...Под ураганным огнем красных зашатались, затрещали, смялись и рухнули фронты насильников, кольцом опоясывавшие Россию бедняков и пролетариев. Под напором идущей с запада лавины советских войск распался наскоро сшитый из спекулянтов, мародеров и разбойников фронт верховного авантюриста Колчака. На три тысячи верст Сибирь очищена от кровавого разгула черных адмиральских полчищ...

...В кровавой схватке труда и капитала, пролетариата и буржуазии куется новый мир — мир социализма.

...В Германии, Австрии, Англии, Франции, Америке встают, поднимаются, строятся мощные ряды бойцов за пролетарскую революцию...

...В сплошной гул переходят отзвуки русской революции, выше и выше вздымаются знамена мировой пролетарской борьбы».