Сибирь

— А если б лыжа у тебя сломалась? Или ты зашибся бы?! Разве можно так?! — заговорил Акимов, сердито посматривая на мальчишку.

— Ты чо, паря? Зачем она сломается? — Николка заливался звонким смехом.

Акимов заразился его веселостью и, взглянув на повисшие березки, с которых совершил прыжок Николка, подумал: "Вот бесшабашная головушка! Ни страха, ни осторожности… А все-таки молодчага".

Они закурили. Акимов предложил Николке набить трубку его табаком. Незадолго до побега из Нарыма Акимов получил посылку из Петрограда от друзей.

Где-то расстарались табачку высшего сорта: ароматного, легкого, чуть кружащего голову. Однако Николке табак Акимова не понравился. Откурив немного трубку, он набил ее махоркой и посасывал чубук с нескрываемым удовольствием.

— А не сбились ли мы, Николка, с пути? — спросил Акимов, убедившись уже, что хоть мальчишка и Храбрый и ловкий, но вместе с тем и легкомысленный, как все мальчишки на земле, и проверить его не мешает.

— Зачем сбились? Идем, паря, прямо, прямо. Тут Йавяжи мне глаза, я Степахину гриву найду. Побежим Сейчас немножко, а потом обед промышлять будем, — объяснил Николка.

Они бежали еще часа полтора. Николка был неутомим и почти нигде не сбавлял скорости.

— Ы-ы-ых! — покрикивал он, оглашая тайгу своим протяжным возгласом. Это делало его голос богатырским и нескончаемым, наполняло тайгу звуками, и казалось порой: нет, эта земля не такая уж безлюдная и покинутая. Вон как она грохочет!

В одном месте Николка остановился, поднял руки и замахал ими, давая знать Акимову, что ему необходимо остановиться. Потом Николка снял ружье с плеча, слегка присел и осторожно скатился в заросли молодого ельника. "Видно, обед решил промышлять", — вспомнив слова Николки, подумал Акимов. Окинув глазами деревья, Акимов увидел на засохшей макушке сосны черное пятно. "Глухарь! За ним и пошел Николка", — догадался Акимов и стал ждать выстрела, Николка выстрелил в ту же минуту. Глухарь распустил крылья, пытаясь на них задержаться от падения, но не смог этого сделать, перекувырнулся и камнем упал в снег, обламывая своей тяжестью сухие сучья и увлекая их за собой.

Акимов подошел к ельнику в тот самый момент, когда Николка, неся глухаря на вытянутой руке, вернулся к месту своей остановки.

— Обед есть. Бежать не будем, Гаврюха, — сказал Николка.

— А далеко еще до Степахиной гривы? — спросил Акимов, чувствуя, что ноги его начинают слегка поднывать.

— А вон она! Видишь впереди кедрач?

— Вот этот? Да мы почти пришли, Николка. Скоро дошли.

— Угу! Ну без тебя-то, Гаврюха, я скорее побегу.

Вскоре Николка и Акимов поднялись на возвышенность, заросшую крупными, мохнатыми кедрами, и примерно через версту оказались на берегу реки, Тут, под прикрытием сукастого дерева, стояла рубленая изба.

— Эй, хозяин! — крикнул Николка, но никто не отозвался. Снег вокруг избы лежал неистоптанным, и Акимов понял, что его новый проводник еще не пришел.

Едва сбросив лыжи, Николка и Акимов принялись готовить обед. Акимов разжег печку, принес из незамерзшей полыньи воды в котелке и чайнике, а Николка ощипал и разделал глухаря. Изба походила на избу Федота Федотовича в Дальней тайге. Так же размещались нары, так же стоял чурбак возле стола, так же слева у дверей висела полочка. Там в туеске Акимов разыскал соль, коробку спичек и два куска высохшей черной чаги. Все как полагается, все на своем месте, как в любой избушке…

После обеда Николка заторопился в обратный путь.

Акимов остался в избе один.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Днем новый проводник не появился. Не пришел он и ночью. Акимов, встревоженный, лишившийся сна, то и дело выходил на берег реки, вставал на кромку яра и, весь обратившись в слух, настораживался. Ночь текла своим чередом. Перемигивались звезды на просветлевшем небе, похрустывали деревья, слегка покачиваясь на ветру, откуда-то издали доносились стуки и звоны лопавшегося льда. Казалось, что кто-то роняет оконные стекла. Вначале глухой стук, а затем протяжное дзиньдзинь-дзинь… "Вдруг проводник замешкался, припоздал?" — думал Акимов, всматриваясь в прибрежные кусты, которые ни с того ни с сего иной раз становились похожими на человека.

Уже глубокой ночью Акимов решил развести костер. "Мог проводник и заплутаться, пройти где-нибудь рядом. Костер и летом далеко видно, а уж зимой тем более: лес голый, просматривается хорошо", — рассуждал Акимов.

Костер он развел. Закатил на огонь толстый сутунок. Такого с лихвой хватит до утра. А сам лег спать на нарах. Уснул крепко, хотя долго не мог пристроить в удобное положение натруженные ноги.