Сибирь

— Здесь нашел, Иван Иваныч.

— Неужели?

— Здесь.

— А пульку не покажете?

— Почему же? В один миг достану. — Лукьянов вытащил из подсумка патроиташа круглую пулю, подал ее Акимову.

— Двустволка у меня двенадцатого калибра. Для нее отливал.

Акимов положил на нары ковш и щипцы, принял пульку на вытянутую ладонь и долго встряхивал ее, словно взвешивал. Потом рассматривал пульку на свет и наконец зачем-то поднес ее к ноздрям и нюхал с упоением, может быть, с минуту, если не больше.

— Любопытно. Это очень любопытно, — повторял Акимов, изредка посматривая на Лукьянова, который не спускал с него глаз, с его манипуляций самодельной пулькой. Закончив самое тщательное обследование пули на вес, на цвет, на запах, Акимов сел к столу, пригласил присесть и Лукьянова.

— И попрошу вас, Степан Димитрич, рассказать, где вы нашли руду, из которой сумели выплавить пули, когда нашли. Ну, в общем, все-все на этот счет.

— Охотился я в ту пору, Иван Иваныч, на птицу, по Большой Юксе. Было это в самом начале войны.

Проводил своего старшого и затосковал. Так затосковал, что от кручины хоть в петлю полезай. А кручиниться мне нельзя: жена, дети, нужда из всех углов рот разевает. Подался я на охоту. Ну, это все присказка, а сказка впереди, — усмехнулся Лукьянов. — Приметил я в одном месте яр. По верху сосняк строевой, лесина к лесине. А ниже кромки яра — сажени на две, на три — образовалось как бы его предплечье. И такое ровное, гладкое, будто кто-то лопаткой эту площадку выровнял. Давно я приметил, что любят тут проводить время глухари. Оно и понятно: площадка крупным песком усыпана, тут же мелкая галька, а чуть в сторону, у подножия террасы, слой галечника лежит. Глухарь наклюется хвои и ягоды — и сюда за камушками.

Иной раз разделываешь глухаря, а у него в зобу целая горсть песка и камней. И вот решил я в этом месте слопец поставить. Припас ружейный всегда у нас тяжеловато было добывать. Да и как ловушка — слопец простое дело. Большого труда не требует. Ну, нарубил я кольев, затесал их, начал ловушку сооружать. Уж не знаю, как это получилось, а только когда потребовалось один колышек закрепить в земле, топор у меня оказался не под рукой. Шарю я это по камушкам рукой, выбираю на ощупь, какой покрупней, чтобы ударить-то посильнее, а сам и смотрю-то вроде куда-то в сторону. Хвать за один камень — он маленький, легкий, отбрасываю. Хвать за другой. Тоже не подходит.

Отбрасываю. Вдруг хватаюсь еще за один камень и чую, что этот тяжел, до того тяжел, что колышек я опустил. Смотрю на камень — ничего особенного, темно-серого цвета, а руку тянет к земле. Величиной камень с ладошку и хоть не совсем плоский, а все-таки скорее плитку напоминает. Кромки закругленные, углов острых нету. Вижу — камень редкий, такие прежде мне не попадались. Ну, оставил я тут свои колья, взял топор и — тюк носком по камню. Смотрю — блестит. Блеск тускловатый, белесый. Еще раз взял камень на руку, покачал его. Ого-го! Тяжелыпе гирьки.

Вот, думаю, чулымские тунгусы-то не зря мне рассказывали, будто в старое время топили они свинец сами, а потом катали из него дробь, пули, рубили картечь.

Сказать по правде, долго не верил я этому. Думал, привирают тунгусы. "Наш брат охотник горазд выдумывать всякую всячину…

— А что же вы сделали дальше? — поторопил рассказчика Акимов.

— Взял я камень на стан. Принес его сюда, в избушку. Запрятал. Не было у меня в тот год с собой никакого струмента. Да к тому же был я тут не один — с артелью. Думал: займусь камнем, подымут меня на смех. "Смотрите, дескать, Степаха-то Лукьянов чего удумал? Дробь из камней решил делать! Гляди, как бы из дерьма пули не начал катать!" Ну и понеслось бы!

Народ у нас, Иван Иваныч, остроязыкий, беспощадный к чудакам… Я-то бы сам вынес любую кличку, а все ж таки дети у меня. Разве им приятно, если родителю какое-нибудь издевательское имечко не за понюх табаку прилепят? Стало быть, не тронул я в тот год камень. А в село тоже не принес. Выходили по зимнику, поклажи и так набирается до макушки. Идешь, а тебя мешок за плечами водит из стороны в сторону. На следующий год оказался я на стане один. Артель поднималась на лодке, а я шел по тропе — прямиком. Пока они в пути, решил я с камнем заняться. Ковш и эти щипцы были со мной. Перво-наперво заготовил дров.