Сибиряки

Два номера с пляской отпали сразу. Нюську с частушками решили выпустить на сцену последней.

В освобожденном от коек углу палаты поблескивает черным лаком пианино. От него и начинается зрительный зал. В первых рядах раненые уселись прямо на полу, на подоконниках, остальные в проходах между койками, на койках, с подоткнутыми под спины подушками. Нюське не впервой выступать в такой обстановке, но одно присутствие земляков будоражит, даже пугает Нюську.

— Выступают студенты первых и вторых курсов иркутского музыкального училища! — объявляет Нюськина подружка.

Нюська из-за дверного косяка оглядывает притихших зрителей. И вздрогнула: уж очень знакомым показалось лицо одного раненого. Собственно, не лицо, а крутой с ямочкой подбородок да кончик носа из-под бинтов…

— …Романс композитора Глинки «Сомнение». Исполняет студентка второго курса…

Мало ли таких подбородков… Нюська пропустила мимо себя исполнительницу, успела шепнуть ей: «Ни пуха!»

— Ну чего ты тут на проходе, — зашипела конферансье, оттиснула в коридор Нюську.

Но в коридоре неймется Нюське. Подбежала к другой двери, заглянула в щелочку. Вот они, герои-сибиряки: недвижные, беспомощные, родные. И ни одного знакомого.

«Уймитесь волнения страсти», — льется голос.

Номера следуют один за другим. И, наконец, Нюськин. Нюська поправила волосы, кофточку, повернулась на каблуках.

— Как?

— Хороша. Иди, уже объявили…

— Иду.

Вышла, выждала вступление, подхватила:

Мы частушек не слагали,
Д’не придумывали их,
Д'мы их в поле собирали
Д’по две строчки на двоих…

Видела, как дрогнули обсохшие губы, повернулась к ней забинтованная голова с крутым подбородком.

…Ой, подруженьки мои,
Д’сердце тает от любви…

— Нюська!.. Нюська, это я, Мишка!..

Частушка оборвалась. Повскакивали, засуетились сестры. А раненый ловил руками воздух и звал:

— Это я!.. Косов!.. Нюсенька!

Нюська сорвалась с места, бросилась в проход, перемахивая через костыли, ноги…

— Миша! Миленький!..

Руки Косова ловят, ощупывают Нюськино лицо, косу, плечи.

— Товарищи, а концерт? Товарищи!

— Рублева! Нюся!

Но раненые уже расходились.

— До концерта тут, когда родня объявилась! Спасибо, девушки, премного благодарны и за это.

Нюську и Михаила оставили в покое, начали расставлять по местам койки. А Косов все гладил и гладил Нюськино мокрое от хлынувших слез лицо, волосы, плечи.

— Нюська!.. Родненькая!.. Ну чего ты так, чего плачешь?.. Танечка-то как, Нюся? Где она, женушка моя?..

Нюська успокоилась, рассказала Косову обо всем, что знала о Тане, о Качуге, возмутилась, когда Михаил воспротивился немедленно сообщить о себе Тане.

— Это еще почему? Да если и слепой останешься… Ой, мамочка, чего я болтаю-то!.. А только я сейчас же, как от тебя, пошлю телеграмму! — И, помолчав, осторожно спросила: — А Ромка-то как? Где он?

— Живой твой Ромка. Его к ордену должны были…

— Ой, правда? Живой, значит? — обрадованно вскричала Нюська. И, спохватясь, глухо поправила: — С чего ты взял, что мой… Наш он.

У выхода Нюську опять взяли в кольцо.

— Ну что, красавица, нашла своего качугского?

— Ой, нашла, дядечка!.. Только нашла-то какого…

— Ништо, поправится. А поешь-то ты, девица, больно уж хорошо. Уж ты уважь нас, доченька, навести еще, когда сможешь…

— Приходи, артисточка!

— Не забывай нас!

— Ждать будем!..

Так и провели Нюську в кольце до самой калитки. На прощанье Нюська пообещала:

— Приду, дядечки! Я теперь часто к вам приходить буду!..

6

— Алексей Иванович, к вам, — загадочно улыбаясь, доложила секретарь.

— Я же предупредил, что готовлюсь…

Но секретарь уже впустила в кабинет Клавдию Ивановну и, еще раз бросив на Позднякова любопытный взгляд, скрылась за дверью.

— Клава? Что-нибудь стряслось? — поднялся с кресла Поздняков.

— Нет, Леша, ничего… Собственно, стряслось у нас в тресте…

— В каком тресте?

— В нашем. В стройтресте…

— Ах да, ты же теперь строитель, — усмехнулся он. — Ну, выкладывай, что у вас там случилось?

Клавдия Ивановна села к столу, что впритык к поздняковскому, положила на него папку.

— Понимаешь, Леша, в воскресенье наш трест едет к подшефным…

— Ну и пусть едет себе на здоровье! — поддразнил Поздняков, наблюдая за необычной, чисто деловой озабоченностью Клавдюши. — А ты, конечно, опять бригадир?

— У нас не хватает машин, Леша. Нам надо всего девять машин…

— А ты-то тут причем?

Клавдюша сбилась с начатого ею делового тона, растерянно улыбнулась.

— Я, Леша… Я — председатель постройкома.

Брови Позднякова поползли вверх.

— Вот как? Этак ты и до депутата дойдешь… Ну-ну, я ведь шучу. Будем надеяться, что этого не случится. Так ты пришла просить у нас машины?

— Да, Леша.

— Почему же ты обратилась именно к нам? А не к «Холбосу»? Заготтрансу?

— Я… я уже обращалась… И не только к ним…

— И везде отказали?

— Отказали, — потупилась Клавдия Ивановна.

— Почему же они отказали помочь?

Клавдюша нерешительно подняла глаза на мужа.

— У них мало машин, Леша. И потом…

— Что?

— У них много машин в ремонте, Леша… Мне даже показывали в гараже…