Сибиряки

Поздняков с трудом добрался до постели. Клавдия Ивановна убежала на кухню. Как сквозь сон, слышал он настойчивый дверной звонок и мужской голос на кухне. Через минуту Клавдия Ивановна в нерешительности остановилась в двери. В одной руке она держала компресс, а в другой…

— Что это у тебя?.. Клава, что это?!

Клавдюша осторожно, словно боясь доконать мужа, протянула бумажку. Поздняков жадно схватил ее. Строчки перед его глазами запрыгали, заплясали…

«Прорвало перекат у Заячьей пади… В воде осталось несколько машин… На спасение людей…»

Дальше Поздняков не читал. С трудом оторвав голову от подушки, не сказал — вырвал из себя:

— Машину!..

Глава восьмая

1

Ночью Воробьев и Ваня возвращались из Жигалово. До Качуга оставалось каких-нибудь пятьдесят километров, и они не спешили: к полуночи уж, конечно, будут на месте, и рейс войдет в эти сутки. В таких случаях Воробьев всегда дает управлять Ване, а сам, уткнувшись в тулуп, дремлет в углу кабины, изредка присматривая за стажером. Тот во все глаза глядит на быстро бегущую навстречу красноватую в лучах фар ледяную дорогу, время от времени делится с Воробьевым.

— Семен Петрович, мороз-то какой! Градусов за полста будет, а?

Настроение у Воробьева хорошее.

— Мороз ладный.

Ваня то и дело протирает ветровое стекло: мороз часто затягивает его тонкой ледяной пленкой. Иногда Воробьев делает ученику замечания:

— Опять за рулем вертишься! Как сидеть должон? А ну, повтори пятую!

Ваня громко чеканит:

— Веди себя за рулем, как свят дух!

— Верно! Лучше меня помнишь, парень. Будет из тебя водитель, Ваня Иванов, это точно!

Мороз дает себя знать и в кабине: пробирается под тулупы, инеем забеляет шляпки шурупов на деревянных деталях, леденит стекла. Но машина бежит быстро, уверенно и без тряски. И только на перекатах, лед над которыми заметно пучит вода, машину слегка подхватывает, и тело ощущает неприятную невесомость.

— Скоро Заячья падь, Семен Петрович. А там и Качуг близко, поспеем…

Воробьев умолк. Он мысленно прикидывает, сколько еще сделает рейсов и вывезет грузов до конца этого месяца, если будет продолжать возить по три тонны. Выходит, что меньше, чем у других лучших водителей, работающих на таких же машинах. Надо как-то сократить время на ремонтах и добавить нагрузку. Ничего не будет с машиной. Возит же Рублев на ЯГе по пять тонн двести, а почему бы ему не возить по три с половиной?.. А все же чертовски тянет ко сну.

— А ну, Ваня Иванов, запой нашу, водительскую!

— Сейчас, Семен Петрович. — Ваня деловито откашлялся, сдвинул со лба назад шапку и затянул тенорком уже порядком приевшуюся ему «любимую» песню. Последний куплет поют вместе.

А там, за крутым поворотом реки,
Где с небом сливаются горы…

— Семен Петрович, туман впереди, гляньте! — оборвав песню, сообщил Ваня.

Одно упоминание о тумане пружиной подбросило бывалого в переделках водителя.

— А?! Где?!

Воробьев рванулся к ветровому стеклу и, потеснив Ваню, всмотрелся в единственно не тронутое морозом прозрачное пятнышко. Действительно, там, где уже смутно темнели контуры гор Заячьей пади, медленно надвигаясь на них, росло и ширилось серое облачко…

— Сбавляй скорость! Живо!.. Как учил?!

Мотор, подвывая поршнями, плавно тормозил. Воробьев помогал Ване и, наконец, выключив мотор, остановил машину. Туман уже близко, и острые лучи фар впились в его побелевшие, густые, как облака, клубы.

— Вода! Семен Петрович, вода!! — благим матом заорал перепуганный насмерть Ваня.

Прямо на них по гладкой ледяной ленте двигался большой вал воды, преследуемый туманом.

— На крышу!.. — скомандовал Воробьев.

В одну минуту оба вскарабкались на кабину. И в тот же миг вода ударилась в машину, брызгами окатила кабину, с грохотом понеслась дальше. На секунду Воробьев успел увидеть огни следовавших за ними из Жигалово машин, но вскоре и они исчезли в тумане. Вода, быстро прибывая, топила подножки, крылья, подбиралась к окнам кабины. Погасли фары. Тьма поглотила воду, тракт, звездное небо. Слышно было, как иногда что-то твердое ударялось в машину, скрежетало о жесть, стучало, царапало, — вода несла на себе льдины, вешки-елочки, целые глыбы снега. Сильный удар в кабину едва не сбросил с нее водителей. Звякнуло лопнувшее стекло. Крик ужаса оглушил Воробьева. Это кричал Ваня. Воробьев прижал его к себе, накрыл с головой своим тулупом (тулуп Вани остался лежать в кабине), а в голове сверлило одно и то же: только бы теперь не замерзнуть! Только бы не замерзнуть!..

2

Житова разбудили частые тревожные гудки автопункта. Житов вскочил с кровати, бросился к окну. Никаких признаков пожара. В мутной глубине ночи едва обозначались темные силуэты заленских сопок. Белые острые лучи фар черкнули по сопкам, берегу Лены. Вторые, третьи…

Пронзительно, истошно завыла судоверфевская сирена:

И-а-а-а-и…