Сибирская эпопея XVII века

Послабления и льготы первым земледельцам давались за Уралом не зря: тяжело доставался русскому человеку первый сибирский хлеб. Прежде всего нелегко было добираться через «непроходимые дебри» до новых «пахотных угодий». Крестьянские семьи по пути в Сибирь терпели большие лишения. Особенно трудно приходилось детям, они нередко умирали в дороге [112, с. 83]. А в. «дальней государевой вотчине» природные условия во многом оказывались непривычными и заставляли менять веками выработанные земледельческие навыки и веками складывавшийся жизненный уклад.

Посевы и сами поселения неожиданно затоплялись вешними водами, документы того времени пестрят указаниями на то, что «хлеб водой вымыло», хлеб на всходах начал поедать «степной нахожий гад кобылка», «хлеб позяб», «была засуха» и т. д. [18, т. 4, с. 137]. Они «говорят о трагедиях, о жестоких ударах, наносимых природой еще неокрепшему, только что складывающемуся хозяйству». Но, замечает крупнейший исследователь истории сибирского земледелия В. И. Шунков, «на этом трудном пути земледелец обнаружил большую настойчивость, сметливость и в конечном счете вышел победителем» [58, т. 2, с. 67]. Не каждый крестьянин решался извлекать выгоду из льготного положения первопоселенца, не каждый был ч способен быстро освоиться на новом месте, изменить в нужном направлении приемы возделывания почвы, подобрать оптимальный для новых условий набор сельскохозяйственных культур. По словам А. А. Преображенского, специально изучавшего положение первых крестьянских переселенцев в Сибири, «освоение того нового, что несла с собой незнакомая земля, требовало времени, больших трудовых усилий, воли к преодолению возникающих преград, сметки и находчивости. Все эти качества первопоселенцы Сибири проявили воочию» [112, с. 83].

Первым и самым важным шагом был выбор места под пашню. С большой серьезностью и осмотрительностью выясняли условия для хлебопашества на новом месте и рядовые переселенцы, и представители воеводской администрации. «Хлебной пашни не чаять, земля де и среди лета вся не растаивает», — отзывалась они об одних участках. «На весну долго дозжей не живет и рожь выдымает ветром», — характеризовали другие. И только после того, как опытные посевы оказывались удачными, приходили к выводу: «Хлеб, чаять, будет родитца», «пашне… быть большой можно». Выявленным таким образом землям делались описи, иногда и чертежи, и пахотные угодья быстро включались в хозяйственный оборот [58, т. 2, с. 67–68; 73, с. 32, 51–52].

В Западной Сибири пригодные для хлебопашества участки обычно находили сравнительно легко. В Восточной Сибири в силу более суровых природных условий выбор был более труден, но в конечном итоге, и там все решал опыт. Так, в Ангаро-Илимском крае, как установил В. Н. Шерстобоев, «под пашню выбирались преимущественно южные или юго-восточные склоны, чаще всего в полугоре. Спускаться к самой подошве препятствовали ранние осенние и поздние весенние заморозки. Подниматься на вершину… оказывалось нецелесообразным вследствие усложнения обработки… а также вследствие уменьшения пахотного горизонта и большей бедности органическими веществами повышенных элементов местности. Не сразу, конечно, был найден этот принцип выбора пашни, многие поплатились за то, что не прислушались к безмолвному, но убедительному голосу природы. Но, ухватившись за елань в таком месте, крестьянин уже не отступал, а внедрялся в тайгу, медленно и методично отодвигая фронт леса» [146, т. 1, с. 312].

В итоге упорного и беспрерывного труда тысяч безвестных русских земледельцев к концу XVII в. в Сибири сложилось пять аграрных районов. В них вошла практически вся доступная для хлебопашества сибирская территория. Ее северная граница проходила в районе Пелыма, пересекала Иртыш ниже впадения Тобола, шла через Обь у На-рыма, через Енисей по устью Подкаменной Тунгуски и по Лене до р. Амги. Рубеж этот, правда, проводится чисто условно — в основном по отдельным очагам земледелия, выдвинувшимся далеко на север и не смыкавшимся ни друг с другом, ни с находившимися южнее пашнями. Отдельный земледельческий островок возник аналогичным образом и в Забайкалье.

Северная граница сибирского земледелия определялась в основном природными факторами (главным из которых была вечная мерзлота), южная же почти целиком зависела от политической обстановки, была неустойчива, но проявляла тенденцию к «сползанию» дальше на юг.