Сибирская любовь

«Побежали!» – Машенька едва загнала внутрь готовые выступить злые слезы. Еще никто никогда не осмеливался тормошить ее так бесцеремонно, как эта бесшабашная петербургская девочка. Никто, кроме докторов, не говорил с ней открыто о ее хромоте. Да и те предпочитали говорить с отцом… Вот если бы отец был здесь… Что тогда? Попросила бы убежища, защиты от шестнадцатилетней девчонки? Ах, батюшка, она меня жалеть за мою хромоногость не хочет, и считаться с этим – тоже… Вот глупость-то! Да она никого не жалеет, даже, между прочим, себя. И что теперь?

Вот если б тут был Митя… Что бы он сказал? Господи, да ничего бы не говорил, просто взял бы за руку: пошли! – и она бы пошла. Ох, да кабы точно знать, что он – ее, ее бы за руку взял, а не эту девочку!..

– Мари, да бросьте вы думать о своих страданиях!

Машенька едва не подпрыгнула в кресле от неожиданности.

– Нет, нет, нет! Я не умею мысли читать, даже на картах гадать не умею. У вас просто все на лице по-русски написано. Бросьте! Пошли лучше на разливы!

– Но я с утра не ела еще…

– Я тоже не ела… Но это хорошая мысль! Вы не будете гнать меня прямо сейчас? Тогда накормите меня завтраком, Мари. Я крепкий чай люблю, как мужчины. И хлеб с медом и маслом. Только у вас в Сибири ржаного нет почти. Но пшеничный тоже хорош…

Идти до Разливов для Машеньки нынче показалось далеко. Игнатий запряг Орлика в легкие санки, положил свежей соломы, кинул меховую полость.

– Шикарно! – обрадовалась Софи. – С ветерком домчим. И прямо – на лед!

Уже съезжали со двора, когда с крыльца окликнула Марфа Парфеновна:

– Куда собрались-то?

– Покатаемся, тетенька, немного, – ответила Машенька, пнула Софи локтем в бок и втянула голову в плечи. – По тракту и назад.

– Ну ладно, – кивнула Марфа. – Денек-то и вправду хорош. Истинно Божий день… А вот возьми-ка, Софья, подарок… – Марфа сковыляла с крыльца, протянула девушкам небольшой туесок.

– Спасибо, – растерялась Софи и тут же любопытно сунула нос под крышку. – А что там?

– Клюква мороженая, – Марфа широко ухмыльнулась, обнажив все три сохранившихся спереди зуба. – Тебе кисленького хотелось, для большей-то радости…

– Ой! – взвизгнула Софи. – Я и подумать не могла! А вы-то как точно угадали! – она с размаху кинула в рот крупную твердую ягоду. – Вкуснотища! Прямо по-настоящему тает во рту, без всяких переносных смыслов. Спасибо, Марфа Парфеновна! А может, вы с нами поедете, на Разли… тьфу!.. На тракт кататься? На Божий мир в его красе неописанной поглядеть? А?

– Откаталась свое, – снова усмехнулась Марфа. – Хозяйство у меня, пригляда требует. А что позвала старуху – за то благодарю. Человек, он пусть и вовсе сморчок, а ведь красоту-то Божью завсегда видит… Езжайте, ваше дело молодое… Игнатий, пошел!

– Зачем вы ее звали, Софи? – прошипела Машенька. – А если б она поехала, что тогда? По тракту за возами кататься?

– Не, – равнодушно отмахнулась Софи. – Не поехала б она ни в жизнь. На что ей? Я знаю. А звала, чтоб уважение показать. Вы ж видели, ей приятно. Это политес называется. Петербургских барышень ему учат, как вот я вас – ходить. Теперь другое слово есть, модное – психология, от «псюхе» – душа. Но я думаю, что никакого «псюхе» тут нету. Один сплошной расчет.

«Как же она цинична! – в который уже раз подумала Машенька. – Но поразительно, что тетенька-то и вправду довольна. И вот клюкву ей принесла, и туесок не пожалела… Как это понять?»

На катке было шумно и многолюдно. Откуда в Егорьевске, да еще зимой, столько народу? Да еще молодого, веселого, с румяными щеками и красными, защипанными морозом носами…

Поодаль, на берегу, стояло несколько санок, розвальней и волокуш.

Роза с Хаймешкой, обе одинаково толстые от накрученных одежек, подпрыгивали вокруг запорошенных снегом столов и бодро торговали какой-то снедью. Позади них горел костер, который, сидя на корточках, невозмутимо поддерживал плосколицый инородец, кажется, один из бесчисленных племянников Алеши. Двое совсем маленьких мальчиков в полушубках на вырост таскали хворост для костра и все время что-то жевали.

От многолюдства и пересечения взглядов Машеньку сразу же замутило, захотелось немедленно вернуться домой, нырнуть в свой зеленый, на манер подводного царства, уют.

Софи же весело оборачивалась, перебрасывалась с кем-то (Маша порой даже не успевала уследить, с кем) шутками, подначками, приветствиями. Тут же вокруг девушек образовалась группа верных рыцарей Софи – Илья с неразличимыми Минькой и Павкой, Николаша с примкнувшим к нему Петей, как всегда сумрачный и чем-то недовольный Коронин. Илья кинул овчину на снежную скамейку, Минька подал стакан с горячим чаем, Николаша, смеясь, рассказывал о чьих-то ледовых подвигах, случившихся во время отсутствия Софи.

– Я отдам Мари эти коньки, она сейчас будет кататься! – усевшись, заявила Софи, как всегда, забыв поинтересоваться мнением самой Машеньки.

– Машка! Ты с ума спрыгнула, что ли? – изумился почти трезвый Петя. – Покалечишься же! Что отцу скажу?

– Нашелся ответчик! – усмехнулась Маша, оглядывая лед. – Отчего бы нет? Софи, давайте сюда коньки!