Сибирская любовь

Он уехал в Петербург и провел там замечательный сезон. До того замечательный, что к началу лета стал понемногу забывать, что он – тот самый Серж Дубравин, мещанин из мало кому известного городка, сын железнодорожного чиновника одиннадцатого класса, плюс – мошенник, подлежащий уголовному наказанию. Все это было скучно, пошло и не про него. Хотя… Чистые петербургские дни, веселое общество, интересные разговоры – легкие, без натужного провинциального выпендрежа… Тоже – не про него! У новых его товарищей, с такой обманчивой легкостью принявших его в свой круг, шла обычная жизнь, – ему недоступная так же, как если б он был жителем каких-нибудь тропических островов, – где все эти катанья, балы и беседы, коими он так наслаждался, занимали место отнюдь не главное.

Он прекрасно это понимал – ума хватало. Завидовал? Ну… вряд ли, пожалуй. Когда, не злобясь на чужие блага, хочешь такого и для себя – это зависть? Кому-то повезло с рожденьем, ему – нет. Так что ж, и торчи весь век в Инзе?

Но что за фантастическую аферу надо провернуть, каких таких золотых лебедей ухватить за крылья, – чтобы по-настоящему войти в эту недоступную жизнь?!

Он знал, что рано или поздно все закончится, и мостил отходные пути. Планировалась, ясное дело, заграница. Однако вышел облом: Антоша с Дзенисом появились в Питере слишком быстро.

Появились – и сразу его отыскали. Еще бы, жил-то в Питере под своим именем (дурь – чудовищная, зато кураж какой!). На счастье, его в тот день не случилось дома. Милые друзья нарвались на Никанора – и, само собой, отчалили несолоно хлебавши. На Никанора не действовали ни уговоры, ни угрозы, ни грубая сила. Последнего в нем самом хватало на четверых. Дзениса, навострившегося было устроить в квартире засаду, он без всяких усилий обезоружил, а потом молча поднял и снес по лестнице. Когда Серж появился, он коротко сообщил ему о визитерах. И потом дней пять невозмутимо продолжал их отваживать – пока хозяин, не рискуя совать нос домой, торопливо решал дела с отъездом.

Куда ехать? На сей счет Сержа осенило почти сразу. Именно туда, куда бы его и за казенный счет отправили – поближе к «Золотому лебедю», – в Сибирь! Вот уж где его никому и в голову не придет искать. Идея была до того хороша, что он покидал Питер почти без сожалений. За день до отъезда Никанор сообщил ему, что некая особа срочно требует рандеву.

Нет, само собой, – не Антоша Карицкий, не Дзенис и не господа из сыскной полиции. Софья Павловна Домогатская.

Господи, как давно это было…

– Та-ак, – протянул Гордеев, внимательно выслушавший исповедь Сержа. – Мы с тобой, значится, в конце концов, одним делом занимаемся – приисками, – Иван Прафенович язвительно улыбнулся. – А ты у нас, значится, не только по чужим документам живешь, но еще и предприниматель… Сла-авно! И что ж мне теперь с тобой делать прикажешь?

– Да что хотите, – Серж устало опустил руки, сложил их лодочкой между колен. – Мне уж все равно.

– Так ты что ж – сдался? – с подозрением спросил Иван Парфенович. – А коли я тебя сейчас – в подвал, а после исправнику или казакам сдам?

– Пускай…

– А стукнуть меня сейчас по башке, вот хоть пресс-папье этим? Отыскать на бесчувственном теле ключи? Деньги из сейфа забрать? Бежать хоть на Восток, хоть к разбойникам местным?

– Нет, это не для меня… Я, может, мошенник, но не разбойник – точно. Нету во мне этого…

– Ага, – с каким-то странным удовлетворением сказал Гордеев. – А настоящий Опалинский-то, значит, погиб?

– Погиб, – согласился Серж. Добавил вполне искренне. – Жаль его, право слово… А он, значит, жениться собирался?

– А то… Такой у нас с ним уговор был. А ты как же?

– Что – я? – удивился Серж.

Мысленно он уж переоделся в арестантскую робу и двигался к Тобольскому централу, по пути вспоминая все, что когда-либо слышал про каторгу и тамошние порядки.

– Ты-то как насчет женитьбы? – спросил Гордеев.

– Я не женат, если вы про это. И не женюсь уж теперь. Где ж мне жениться? В тюрьме? На каторге?

– А если здесь, в Егорьевске?

– Что?! Что вы мне предлагаете?

– Что ж тут тебе непонятно? Опалинский мертв. Из родных у него одна мать-старушка где-то под Калугой. В Сибирь она точно не поедет, особливо, если регулярно будет от сына вспомоществование денежное получать. С делами ты худо-бедно разбираешься, после еще поднатаскаешься. Приисковое дело тебе еще с московских времен знакомо… – Гордеев заговорщицки ухмыльнулся. – Горного образования у тебя нет, так на то инженеры имеются. Управляющий – он больше по людской части разбираться должен, то самое, в чем Печинога наш пень пнем, прости Господи. Матвей тебя разгадал почти, да не выдаст никогда. Такой у него характер… А Машенька-то у меня одна. Что я ей скажу, коли тебя в острог сведут? Один жених помер, другой – мошенником оказался. Не обессудь, иди в монастырь. Так, что ли?

– К чему вы, Иван Парфенович, клоните, я не разберу, – надежды снова ожили в сердце молодого человека. Вместе с ними ожили и все остальные чувства. Серж порозовел, задвигался.