Сибирская любовь

– Никогда! – испуганно и восторженно прошептала Любочка, круглыми глазами глядя на коленопреклоненного Николашу. – Вы же знаете, я для вас…

– Мне нужно укрыться. От всех, от всех. День, два, три – не знаю… После я вас покину, но клянусь – никогда, никогда я не позабуду вашей услуги… и вас, о моя прекрасная богиня…

– Николай Викентьевич, – Любочка немного опомнилась и чопорно поджала губы. – Нынче я – богиня… Ладно… Но вы ведь Машеньке замуж предлагали, я верно слышала…

– То голый был расчет, к тому же неудавшийся, – горько признался Николаша. – Ни грана моих чувств, верьте, не было в этом предложении…

Любочка, поверив, кивнула.

– Но что же теперь случилось? – требовательно сказала она. – Я вам всем помогу, в этом у вас сомнений быть не может. Но вы расскажите мне сейчас всю правду.

– Извольте, – Николаша сменил позу и сел на полу, обхватив руками высокие колени. Кот зашипел на него из-под бахромы, свешивающейся со стола. – Для начала надобно вам узнать, что я – великий грешник. Грех мой состоит в первую очередь в том, что мне не под силу более жить в этом тусклом, пропахшем навозом и самоедским табаком городишке. Я хотел уехать отсюда в большой мир, где светятся огни, вздыхает теплое море, где человеческие страсти кипят и пузырятся, как поверхность озера во время проливного дождя. Я мечтал об этом много лет… но… Деньги! Вот двигатель всей жизни. Я мог их иметь, лишь оставаясь всю жизнь специалистом по извозу, как мой приемный отец. Но я не хотел этого! И тогда маман предложила мне план… О, это был совсем неплохой план, (потому что моя маман удивительно умная женщина, самая умная из всех, кого я когда-либо встречал), но он подразумевал две совершенно не устраивающие меня вещи. Первое – отъезда нужно было опять ждать, ждать, ждать; и второе: в благодарность за помощь я должен был увезти с собой маман и Бог знает сколько лет терпеть ее указания и нравоучения. Ни то, ни другое не было мне нужно. Тогда я придумал свой план. Быстрый и, как мне казалось, гораздо более изящный, потому что он полностью базировался на чужом честолюбии и обманутых надеждах. Он не удался в первую очередь потому, что люди крайне любопытны и совершенно невозможно болтливы. Если бы все умели держать язык за зубами, о! – насколько прекраснее был бы теперь наш мир… Разумеется, моя богиня, к вам это совершенно не относится! – Николаша почтительно взял Любочкину руку в свои и осторожно поцеловал ладонь. Любочка вздрогнула всем телом, как будто губы молодого человка были раскалены. – Теперь вы знаете почти все. На прииске был бунт. Убили инженера Печиногу и, кажется, еще кого-то. Я тут не причем, а инженера мне искренне жаль, но… Боюсь, что полиция не будет особенно разбираться и во всем обвинят именно меня. Маша и Петя Гордеевы из оскорбленных чувств постараются облить меня грязью. Не верьте им. У Пети самого рыльце в пушку, а Маша… ну что взять с обездоленной, озлобленной хромоножки!

– Мама и сестра там… на прииске? – отрывисто спросила Любочка. – С ними… с ними ничего не случилось?

– Леокардия Власьевна и милейшая Надя абсолютно не пострадали. Хлопочут над пострадавшими, как добрые самаритянки. Успокойтесь за них и… Так вы поможете мне?

– Да, я же сказала! – Любочка поднялась с кресла. В ее движениях и словах появилась фамильная резкость. – У нас в сарае есть люк. Под ним – старый погреб. Им не пользуются много лет. Там сухо. Когда мы были маленькие, мы там играли в разбойников и пещеры. Там есть лежанка, другая мебель, посуда, мы все туда притащили или смастерили сами. Аглая умеет плотничать, сколотить стол, табуретку – удивительно, правда? Вы будете там. Никто не узнает. Еду я вам принесу. Потом выйдете на тракт и… Нужно будет лошадь достать, но я вам и тут, если хотите, помогу…

– Спасибо тебе, Любочка! – тепло поблагодарил девушку Николаша. – Ты меня нынче спасаешь. Не думай, что я позабуду…

– А я и не думаю, – усмехнулась Любочка и внимательно, словно покупая в лавке, оглядела стройную фигуру Николая. – Пойдемте, может Аглая из гостей вернуться. Она не болтлива, но ей знать ни к чему.

Еще никто никакого завещания не оглашал, еще и тело Ивана Парфеновича Гордеева не было предано земле, а уже все, кому надо и не надо, знали: гордеевские капиталы, прииск, завод, лесопильни, промыслы, места на ярмарке и т. д., и т. п. – все как есть отписано дочери. Новость сия людей слегка пришибла. Это что ж теперь будет? Хозяина нет, Печиноги нет, в приисковом поселке казаки едва порядок удерживают… И во главе всего – малахольная богомолка?! «Анархия!» – провозгласил то ли господин Коронин, то ли какой-то нахватавшийся от него школяр. Егорьевцы побежали запирать ставни.