Сибирская любовь

Лежащий шевельнулся. Вот сейчас поднимет голову и…

– Откуда он взялся-то, бедолага? – услышал он собственный совершенно спокойный голос.

Этот, в шинели, перестал шевелиться. Бельмастый хотел ответить, но его перебил, протолкавшись вперед, другой мужик, немолодой и, судя по внешнему виду, почти не принимавший участия в драке. Впрочем, был он тоже не без изъяна: на одной руке не хватало трех пальцев. Глянул на Сержа с откровенной мрачноватой усмешкой: нашелся, мол, судья с молоком на губах.

– Это, уж простите на грубом слове – приблуда, – объяснил он, и другие слегка притихли, беспалый, очевидно, был у них в авторитете, – водчонки, вишь, захотел, вот и притек. Откуда – не ведаем. За руку его никто не ловил, и тряпица Ерофеичева, с деньгой-то, на полу нашлась. Однако нам стало подозрительно.

– А добром отвечать не схотел! – крикнули из толпы.

– То-то добром: тебе б так по шее вмазали, ты б ответил!

– Не так надо было вмазать!..

– Ироды! – задушенный крик долетел со стороны: десятник Емельянов наконец-то поспел на место. – Аспиды многоглазые! Что склубились? Своей души не жалко, хоть бы мою пожалели!

Серж старался не смотреть на лежащего человека в шинели, но как-то так получалось, что почти ничего, кроме него, не видел, только мельком – оживленное шевеление. Кто-то засмеялся, веселый тенорок выкрикнул:

– Капитон Данилыч, душевный ты наш!

– Наградные-то на Покров будут, ай нет?

– Каки наградные, он домок-то в Тобольске пока тесом покрыл, а надо железом!

– Гляди, Данилыч, инженер вызнает – псом потравит!

– Смешочки мне! А ну, рразойдись!!

Отчаянный выкрик десятника, как ни странно, подействовал. Рабочие примолкли, опомнившись. Серж почувствовал на себе их взгляды. Надо было срочно что-то делать. Он шагнул к лежащему и, наклонившись, тронул его за плечо.

– Ты живой? Что, совсем худо?

Из-под тряпья донеслось бубненье, скорченная фигура завозилась, приподнялась лохматая голова. Серж увидел рябое лицо с заплывшим глазом и разбитыми губами. Не то – совсем другое лицо! От облегчения задрожали руки.

– Встать можешь?

Он выпрямился, обвел рабочих быстрым взглядом:

– Этого надо бы в участок… Да как вы думаете – стоит ли?

– Какой думать! – возмущенно фыркнул Емельянов, сверля бедного приблуду обвиняющим взором. – Овсянников разберется!

– Да чего ихнее благородие лишней работой-то грузить, – заметил, внимательно глядя на Сержа, беспалый.

– Я считаю – незачем, – сказал Серж.

Народ загомонил. Оказалось, почти все с этим мнением согласны – даже те, кто три минуты назад готов был незнакомца разорвать в клочья. Самое веское слово сказал пострадавший Ерофеич: деньги целы – выходит, и толковать не о чем.

Непойманный вор, почуяв перемену атмосферы, сразу ожил и начал перемещаться незаметно, пользуясь тем, что на него перестали смотреть. Рабочие и впрямь потеряли к нему интерес. Проблема исчерпана! Серж, скосив глаза, успел заметить грязно-зеленую шинель; и отвернулся. Его обступили, начались разговоры. Ясно было, что так просто из этой толпы не выберешься. Надо отвечать на вопросы, показывать, каков ты, управляющий, выписанный из Петербурга по капризу хозяина.

Дело непростое! А надо – надо так повести разговор, чтобы понравиться. Зачем? Серж никогда себе такого вопроса не задавал. И был бы очень удивлен, если б кто задал. Нравиться всем – дело натуральное. Особенно тем, кто нужен; может, и не теперь, может, потом когда-нибудь понадобится. И нечего тут чиниться, считаться достоинством: мужик ли, пьяница, инородец… тем более, что особых усилий обычно не требовалось, все выходило само собой.

Но – не сейчас. Эти рабочие были какие-то другие, он не чувствовал их с первого взгляда, как привык. Зато очень ясно чувствовал себя: ряженый самозванец, нелепый перед этой тяжелой тягучей бездной, о которой не имеет понятия. Черт, да что это с ним? Обычные мужики! И натура у них устроена, как у всех прочих мужиков: работа – водка – баба. А ему мерещатся невесть какие сложности, потому что тот, в зеленой шинели, вовсе не уполз далеко. Он где-то здесь. Вон за тем забором или за деревьями – притаился темным кулем и ждет. Его ждет, Сержа. Он ведь понимает, что Серж его узнал.

Вместо того, чтобы толково объясняться с рабочими на предмет наградных и злодея Печиноги, который кого-то там отстранил от работы (и, следовательно, от жалованья) совершенно без вины, Серж пытался восстановить в памяти дорогу… весь тот путь от почтовой станции, когда они с юным инженером глядели друг на друга, одурев от тряски и скуки. О чем-то говорили… О чем? Называл ли его инженер по имени, и слышал ли рябой казак? А – раньше, когда только отправлялись? Эти казаки прибыли, когда они уже сидели в повозке… Или до того?

Он тряхнул головой. Конечно, до того! Конечно, слышал!