Сибирская одиссея

Через пять минут все были у палаток. Медбрат Ваня ощупывал покалеченную ногу Виктора, Андрей сидел рядом, с волнением наблюдая за этим, Настя с Сашей возились с костром, пообещав накормить всех каким-то фирменным блюдом, а Сергей и Валера занялись изготовлением носилок.

Пока происходил медосмотр, друзья разглядывали друг друга. Как многое им хотелось рассказать, как о многом спросить. Виктору показалось, что Андрей тоже страшно исхудал и осунулся. Он точно так же, как и его товарищ, искал узнаваемые черты в знакомом лице, но находил что-то совершенно чужое, новое, ранее неизвестное. Оба улыбались, и улыбка эта ярче, чем любые слова, объясняла их состояние в этот момент. Это было состояние радости и успокоения. Самый тяжёлый, самый страшный этап для них всё-таки закончился. Андрей сам не верил, но внутри у него стало тепло и уютно. Только вид товарища вызывал в нём какое-то щемящее чувство сострадания и жалости.

«Что же мы с тобой натворили, Витька! — хотелось сказать Андрею. — Как же так получилось, что мы позволили случиться этой беде? Но теперь — всё позади! Теперь всё будет хорошо, ничего плохого больше не произойдёт».

Андрей с трудом сдерживался, чтобы при всех не разреветься. Но этого нельзя было делать. Рядом были те, благодаря кому эта встреча стала возможной, те, кто не пожалел своего времени, своего здоровья и сил, чтобы сейчас они сидели рядом друг с другом и молча, глазами, рассказывали о том, что им пришлось пережить за эту неделю. И Андрей не имел права дать волю нахлынувшим чувствам, он вообще уже ни на что не имел права. Он должен был соответствовать серьёзности обстановки и гасить в себе сентиментальные чувства и непонятные никому переживания. Сейчас нужно вновь собраться с силами и действовать!

Ваня, ощупав правую ногу, которая даже по внешнему виду казалась более распухшей, особенно в области колена, не смог сказать ничего вразумительного. Он тоже предположил, что нога не сломана, а только вывихнута. Но в любом случае предпринимать какие-либо действия он боялся.

— Наверное, гипс накладывать не надо, — говорил он без уверенности в голосе. — Если вывих — от этого только хуже будет, тем более уже неделя прошла…

Андрей не знал, правильное ли решение принял медбрат, но он искренне надеялся, что через день Виктор окажется в больнице. Жаль, что у Андрея не было глубоких познаний в медицине, но он тоже побаивался накладывать гипс сейчас — и в итоге согласился с Ваней.

Анатолий с Николаем подошли, когда уже приготовленный туристами обед почти остыл. Все спасатели и пострадавший с радостью накинулись на трапезу, всячески расхваливая гастрономическое яство, состоящее из варёной лапши, приправленной большим количеством сублимированного мяса.

— А мясо Саша изготавливал сам! По своему собственному методу! — похвалилась Настя, услышав довольное похрюкивание проголодавшихся спасателей.

— Наська сейчас вам распишет, — смущённо проговорил турист. — Ничего особенного! Правда, сублимация — дело длительное и кропотливое. На приготовление десяти килограммов этого мяса пришлось потратить целый месяц!

— В чём же ты его готовил? — поинтересовался Сергей.

— Не поверите, в обычной газовой духовке! — глаза у Саши загорелись, и он принялся рассказывать о своей новой технологии со всеми подробностями и «военными» хитростями.

Андрей продолжал разглядывать Виктора, будто всё ещё не верил, что они опять вместе.

И все-таки, как его друг похудел за прошедшую неделю! Но главное — изменились его глаза! В них появилось смиренное понимание чего-то очень важного, недоступного ранее. Он смотрел на всех с благодарностью, и в то же время в его взгляде читалось страдание человека, познавшего нечто такое, отчего теперь весь мир внутри него стал иным, повернулся другой гранью, и грань эта оказалась настолько простой и в то же время настолько необъяснимой обычными земными словами, что говорить об этом невозможно, не нужно, да и попросту нельзя. На лице Виктора блуждала загадочная улыбка, в которой Андрею виделись то блаженство — не которое наступает от расслабленности и покоя, а которое изображают обычно на портретах святых и великомучеников, то ему казалось, что это улыбка услужливости и заискивания, которые совсем не были присущи его другу, то неожиданно Андрей в ней усматривал добрую снисходительную насмешку над теми, кто в суете разговоров, в замене чувств на обыденные шаблоны привычек не смог докопаться до сути вещей, смысла жизни, к которому он, Виктор, за эти несколько дней, проведённых в одиночестве, подошёл вплотную.

Скорее всего, ничего такого в улыбке друга и не было, но вид его — обросший, исхудалый, но с живыми и светящимися глазами — приковывал взор Андрея, заставлял его об этом думать. Наверное, такие глаза бывают у людей, перенесших страдание, боль или тяжёлую неизлечимую болезнь и уже посмотревших в колодец вечности. Именно этот бездонный колодец своим мерцающим светом и отразился в его глазах, отпечатался навсегда, вызывая теперь смятение и тревогу у тех, кто в эти глаза заглядывал.