Сибирская роза

— А вы? — машинально спросила Таисия Викторовна, медленно пятясь с неосознанного ещё страха за колонну. Подумала: «Во всем диспансере не найти поумней послать?… Ведь когда раздавали ум, в её мешок, по словам Маши-татарочки, и на дух ничего не попало…»

— Лично я учавствую в конгрессе академии медицинских наук по проблемам рака. А вы?

— Я тоже участвую… — с коротким кокетливым поклоном смято ответила Таисия Викторовна, пробуя столкнуть разговор в пустую, приятельскую болтовню.

— Но как вы сюда проникли? — деревянея лицом, бормотнула меж зубов Желтоглазова. — Безо всяких дозволений?!

— Когда мышь лезет в амбар, она лезет без письменного на то дозволения в лапке… — поникло заоправдывалась Таисия Викторовна. — Какие у голода права?

— Кончайте гнать гамму! Здесь не амбар и вы не мышь!

— Мышка… — Таисия Викторовна примирительно виновато улыбнулась. — Я маленький человечек… Я как кроха мышка прошмыгну везде, особенно когда надо. Нашла малю-юхотную щёлочку, вот я и перед вами…

— Скажите, пожалуйста, осчастливила! Да за таковскую штукарию по шёрстке не погладят. Очередная авантюра! Впролом ломишь! Безо всякой документации в самой в Москве промахнуть на Международный конгресс! — Желтоглазова вскинула оплывший указательный палец, похожий на куцее полешко, плотоядно погрозила: — Уж тут-то я вас дожму-у… Ух ка-ак дожму-у!.. Всяка мышь грызи то, что по зубкам!

На рысях обежав колонну, Желтоглазова тяжело, увалисто заколыхалась к залу.

Таисия Викторовна онемела. Что делать? Что делать? Что сейчас и будет?… Сдвинуться с ума!..

Не отдавая себе отчёта, бросилась следом за колодой в два обхвата. Догнала, механически взяла её руку в обе свои.

— Марфа Иванна… Марфа Иванна… Ни с чего… Не надо базару…

Причитала Таисия Викторовна со слезами в голосе, безотчётно прижимаясь к желтоглазовской руке.

— Во имя всего святого… Не надо скандала… Мы с вами вместе учились, даже одно время дружили. Наши дочки, как и мы когда-то с вами, в одной группе сейчас…

— Родственничка! А я и не знала! От пятой курицы десятый цыплёнок! Эв-ва счастье!.. Жалостью расколола!.. Не-ет, я в кулачок не собираюсь шептать!.. — Желтоглазова выдернула у неё руку и уже тише, степенней пошла в зал, аврально брюзжа: — Ты у меня с дудками не в Борск — на Колыму усвистишь! Ты у меня по путе[50] огребёшь!

Что же делать? Кинуться одеться и уйти? Уйти? За тем ли я летела на свои за три с половиной тыщи километров, чтоб в первый же день уйти с конгресса? Что я дома скажу? На что влезали мы в долги по самую макушку?

С минуту Таисия Викторовна сомлело провожала взглядом Желтоглазову. Смотрела, как та шла к сцене, как поднималась на сцену, как пошла за кулисы.

«Иди. И я пойду».

Таисия Викторовна ругнула себя тонкослёзихой и, на ходу навспех промокая глаза платочком, быстро вошла в зал и села в последнем ряду на самое дальнее от прохода кресло, стояло вприжим к закрытой решёткой батарее у окна. Прикрыла себя оконной шторой — совсем не видно!

Тут на сцене показалась тигрояростная Желтоглазова с каким-то молодым гренадером в бабочке. Прошествовали по залу в фойе, щупая взглядами всех, кто сидел. Потом, опять же очень скоро, вернулись и уселись под дверью, цепко и вместе с тем с деланным равнодушием осматривая всех входивших.

Начались речи.

Гренадер ушёл, а Желтоглазова всё сидела пеньком, до зла не сводя остановившихся, зачугунелых глаз с двери, уверенная, что вот-вот крадучись прираспахнёт дверину Закавырцева, тут-то её она и цопнет.

Внапрасну промаялась Желтоглазова под дверью до вечера. Опять же не без пользы, по её мнению. Первая ведь выкатилась из зала, когда вальнули все одеваться!

«Действительно, мышка… Как в норку куда завалилась… — мстительно морщилась Желтоглазова, одеваясь. — Но я ничего не потеряла. Дежуря под дверью, я сэкономила на гардеробе. Выскочила первая, первая и оделась… А эта лютикова кукла наверняка трухнула и сбежала. Иначе б разь я её не поймала?»

И невдомёк ей, что сидели они с Закавырцевой в одном, в последнем, ряду. Только на крайних креслах. Одна у двери, а другая у батареи под шторой.

А ночью Таисии Викторовне приснился сон.

Поехала она со своими хлопотами далеко-далеко. Летела самолетом. Катилась поездом. Плыла пароходом. Тряслась автобусом.

Наконец подскреблась к дому, куда ей надо. Глянула — нету ему границы в высоту. «Высокий орган». Полдня поднималась на лифте. Потом ещё с час плыла на бойковитом пароходце по хитрым вилюшкам-коридорам.

И вот вводят её в главный кабинет. Большой, богатый. Таких кабинетов ввек она не видывала. И выступает к ней навстречу в том главном кабинете Желтоглазова. По-матерински обнимает, целует и ведёт под руку за царский стол. Сажает на своё место, а сама обочь стола прилепилась на краёк просительского стула.

А что ласковая! А что обходительная! А что на языке, как на музыке!

— Душечка, лютик ты мой голубенькой, не беспокойся. Все твои дела я улажу лучшим образом. Забудь ты про дела!

— Как же забудь? У меня дети… Кормить надо… А я без работы… Дома всё под метелочку выгребла. Ничего нет и на полизушки. Демонятам на зуб нече положить.