Сибирская роза

— Вот видишь, — без зла, назидательно заговорил Кребс, — как основательно меняется сумма от перестановки слагаемых? Ме-ня-ет-ся! Запомни это… Надо щупальца раскинуть, прежде чем за что браться… Живи тихо. Не создавай вопросов… От твоей, милочек, дремучей порядочности шишек лопатой не прогрести… В административных шалостях ещё можешь слегка порезвиться, поплескаться, но у операционного стола… гм… гмг… Если он сгорит, мы веско докажем, что метода мадам Закавыркиной только губит людей и вполне резонно теперь, что она приткнулась на работу у кладбища — ближе и быстрей сносить товар на «склад готовой продукции». Ну а выживи анафемец её супружник? Картина дорогого товарища Репина «Приплыли»![63] Тогда мы должны навеки увянуть. Ведь… Знаю, ты на ять проведёшь операцию. Только операцией своей и спасёшь его, а сливки, а сливки слижет… А сливки слопает её борец! Эта бухенвальдская крепышка не дурёнка какая. Баба-жох! Факт выживания у вас же в диспансере, в этом ёперном театре, разнепременно пристегнёт… кинет в копилку распроклятой чудодейственной травки! И ты никогда, нигде не отмоешься, не докажешь обратного. До тебя хоть доходит?! Собственным золотым скальпелем прирежешь себя! Тебе это оч-чень надо? Как главврач ты готов умереть сегодня в десять ноль-ноль?

— Сабо самой… н-нет… — заколебался Грицианов.

— А потому, — Кребс напустил грозы в голос, выдержал короткую паузу, — а потому через три минуты тебя не должно быть в городе! Не должно! — распаляясь, державно подкрикнул. — Ты слышишь, штопаная невинность? Лети, святошка, в космос! На юг! Ложись сам на операцию! Беги в тайгу! На охоту! К медведям! К белкам! К зайчихам! Куда угодно выметайсь! Под любым предлогом! Пока ещё темно!.. Твоего духа уже нет в городе! Не-ет!!! Ты это по-ни-ма-ешь?!

20

Едва размыло, раскидало ночь, когда Таисия Викторовна, временами сбиваясь на нервную прибежку, пожгла в диспансер.

Толкнулась в дверь — заперта.

Только тут ей вяло подумалось, ещё такая рань, что даже уборщица не проходила, и она, обмякнув, побрела за угол к мужу под окно.

У диспансера было два этажа.

Николай Александрович лежал внизу, на первом. Его окно сидело так низко, что с улицы можно было разглядеть всё в палате. Наполовину окно снизу замазано белым. Кое-где в закраске больные попротёрли с булавочную головку орешки-окнышки. Начальство об этих орешках не догадывается, Зато пришедшему не в час проведать лучше наблюдательной точки и не ищи.

Таисия Викторовна припала к орешку.

Николай Александрович ещё спал.

Она долго смотрела на него остановившимися глазами, и неясная тревога заворочалась в ней. Лицо тихое, какое-то засмирелое, успокоенное.

Её вдруг прошила молния:

«Да жив ли он?!»

Судорожно скрюченными пальцами стала скрести стеклину, убитым позвала шёпотом:

— Кока… Ко-ока-а!..

Николай Александрович сонно шевельнулся.

Тут она принишкла, усмирилась, но от окна не отлипла. Ей казалось, отойди — случится самое страшное. И она не отходила, оцепенев, пристыв к прозрачной, как слеза, точке в затянутом блёклыми белилами стекле.

Сколько она так простояла? Час? Два?

Бог весть…

Её окликнули.

Трудно повернулась она на голос.

Перед нею была Желтоглазова. В чистом, но уже в примятом халате. В шапочке. Кулак на боку.

— Хэх… Это ещё что за номера! — накатилась Желтоглазова. — Ума не дам… Будь кто другой — простительно. А то сама врач виснет на окнах! Есть ведь часы для посетителей. Есть ведь и двери как для нормальных…

Таисия Викторовна ничего не слышала, не понимала. Верней, слышать слышала, однако, как ни старалась, слов разобрать не могла. Всё перед ней плыло, зыбко качалось словно в тумане.

— Марфа Ивановна… миленька… всё готово к операции?

Холодно, надменно выпрямилась Желтоглазова.

«С каких это пор стала я ей миленькая? Совсем опупела с горя…»

— Операция? Какая операция?… Не было и не будет в обозримом будущем, — окаменело бормотнула Желтоглазова.

— По-че-му? — по слогам опало выдавила из себя Таисия Викторовна.

— Спросите что-нибудь полегче.

— По-че-му? — повторила Таисия Викторовна.

— Видите… Я всего лишь зам главврача… Главврач, извините, забыл мне доложить. И вообще, поступки руководства не обсуждаются.

— Где же оно, руководство? Где Леопольд Иванович? Он же должен сегодня в десять оперировать… Где он?

— Увы, далеко, — скучно пошатала головой Желтоглазова. — В тайге. На охоте. С сегодня руководство в отпуске в законном. Будет через месяц… Есть ещё вопросы?

— Есть, — твердея духом, коротко сказала Таисия Викторовна, выходя из тумана и наливаясь решимостью. Ей вспомнился её «аварийный бабий копеж», запасной план, и она спасённо вздохнула. — Уж коли Леопольд Иваныч изволили отбыть на природу, так разрешите и мне сделать маленький подарок больному. Разрешите его забрать.

— Это ещё что за новости в калошках?

— Какие уж новости… Пока Леопольд Иваныч будут гонять-пугать таёжное зверьё, набираясь новых сил, почему бы и больному не отправиться за здоровьем на природу? Всё равно остался без врача. Так пускай побудет ему врачом сама матушка природа…

— Поясней можно?