Сибирская сага. Афанасий Бейтон

Жидкое варево из муки и лука уже много дней было основной пищей солдат, стрельцов и казаков. И это еще была еда. Жители молили о куске хлеба. Хлеб же выдавали только тем, кто рыл валы и укреплял стены на случай нового штурма. Из хлеба варили жидкую похлебку, чтобы обмануть голод. Но и это было не у всех. Умерших от голода свозили на окраину и хоронили в общей могиле. Только крест над холмом оставался в память о сотнях и сотнях несчастных людей.

Чтобы как-то отвлечься от постоянных мыслей о еде, в свободное время Бейтон все чаще закрывал глаза и представлял себе «русскую волю». Огромное ночное небо в звездах, теплый ветер, конь под тобой. А там, где небо сливается со степью, теплится малый огонек родного дома. Того самого, желанного дома, которого у поручика и не было никогда.

Порой он представлял себе свой полк. Не тот, в котором он служил сейчас, а будущий – его, Бейтона – полк. Идеально подобранные молодцы в синих мундирах с красными обшлагами. Вот они стоят длинным строем. А Бейтон на рослом коне объезжает своих орлов. Когда-нибудь это обязательно будет. В этом молодой офицер был уверен. Это отвлекало, возрождало силы и желание жить. Ну, по крайней мере, притупляло чувство голода, делало его не столь мучительным и постоянным, заставляло не думать об отеках на руках и ногах.

А в середине апреля ситуация резко изменилась. Вскрылся Днепр и по нему к городу подошли казацкие струги с полками Золоторенко, запасом продовольствия. Помешать их высадке войска гетмана не смогли.

В начале мая, потеряв почти треть армии под Могилевом, Радзивилл и Госневский оставили город, отступив за Березину. Путь на Литву был открыт. Соединившись под Могилевом, русские отряды стремительным броском овладели Слуцком. После недолгой осады взяли Минск и, разбив в сражении Великого гетмана Литовского, вошли в Вильно.

* * *

Уже на подступах к Риге Бейтон получил предписание от генерала Лесли срочно прибыть в ставку под Вязьму. Причины столь строчного и, что греха таить, не особенно приятного распоряжения не объяснялись. Говорилось лишь, что это «воля Государева». Прочитав, поручик усмехнулся. Еще одна «воля». Сколько же их в России?

Впрочем, было ему не до смеха. Только-только забрезжил какой-то шанс на движение вверх. Полковник явно выделял его: часто советовался с ним, ставил в пример. Благоволило к поручику и более высокое начальство, боготворили солдаты. Казалось, что совсем немного – и это воплотится в новые звания, отличия, деньги. И выстроенное ценою стольких усилий положение теперь приходится бросать и ехать куда-то…

Тем не менее, с фатализмом, свойственным наемникам, он показал предписание полковнику и, передав роту (с солдатами прощался долго, как с родней), отбыл в направлении Вязьмы. Ехал он не один. То же предписание получил и поручик фон Менкен. Более приятного спутника было трудно пожелать.

Но из Вязьмы, где государь оставался по причине морового поветрия, случившегося в ту пору в столице, царский двор уже отбыл в Москву. Пришлось офицерам ехать вслед. Уже по зимнему тракту подъезжали они к столице Руси. Заканчивался 7164 год по русскому летоисчислению (от Сотворения Мира), или 1656-ой от Рождества Христова.

Бейтон остановился в знакомой уже гостинице в Немецкой слободе. Фон Менкен предпочел квартировать у друзей. Теперь Альфред иначе глядел на маленькую Германию в Москве. Правда и Москва на него смотрела иначе: когда он с товарищем приближался по улицам города к Яузе, на уверенного, богато одетого всадника глядели с уважением и опаской (не то, что было еще совсем недавно, когда пеший и растерянный молодой человек с невидящим взглядом блуждал по улицам негостеприимной столицы). Это вдохновляло, и когда они въезжали на центральную улицу, именуемую по посаду Немецкой, копыта коня весело выбивали дробь. За это время число домов здесь увеличилось, несмотря на мор. Был выкопан пруд, возле которого на берегу стояло несколько лодок, по зимнему времени вытянутых на берег; высаженные за это время деревья были укутаны тряпьем.

Приведя себя в порядок, надев новый кафтан, указывающий на принадлежность к полку, Бейтон вместе с Отто отправился в Кремль – средоточие российской власти. Зимняя Москва понравилась ему больше летней. Хоть мороз и щипал за нос, но присыпанные снегом улицы выглядели даже нарядно. А на всадника в офицерском кафтане и богатой шубе горожане смотрели снизу вверх, уступали дорогу. В этот раз и Кремль оказался не столь недоступным: предписание с гербом и печатью открыло перед ним ворота цитадели, сделав кремлевских стражников и чиновников намного более гостеприимными. В самом деле, почему он расстроился? Ведь такой вызов может означать и стремительный взлет вверх. Может, его решил приблизить кто-то из русских военачальников или сам монарх – кто его знает? Хотя надежды на это совсем мало. Чудес не бывает.