Сибирская трагедия

Я подошел к окончанию вступительных испытаний. Но в приемной его большого дома было еще многолюдно. Мамы, бабушки со своими вундеркиндами, просто юноши и девушки с задумчивыми глазами послушно дожидались своей очереди.

Меня поразила белокурая девушка с нотной папкой, стоявшая возле окна. От нее словно исходило сияние доброты и внутренней гармонии. И внешне она была весьма привлекательна, но ее душевная красота была божественной.

Я долго любовался ею. И очень огорчился, когда настала ее очередь идти на прослушивание. Через стенку я слышал ее проникновенную игру. Некоторые претенденты, заслышав ее исполнение, ушли сами. А остальных, упрямо дожидающихся своей очереди, попросил удалиться сам маэстро, выглянувший в приемную.

– Приходите завтра в это же время. Сегодня я никого больше слушать не буду. А лучше послезавтра.

Толпа рассосалась. И я остался в холле один.

– Вы тоже на прослушивание? Но я же сказал…

Музыкант не договорил. Вглядевшись, он подошел ко мне ближе.

– Скажите, мы с вами никогда прежде не встречались? – растерянно произнес он, продолжая разглядывать меня.

– Нет. Никогда.

– Но ваше лицо мне очень знакомо. Я определенно его видел раньше.

Он совсем не выглядел на свои шестьдесят лет. Энергичный, воодушевленный. Прямая противоположность старой развалине Войцеховскому.

– Я не имею никакого отношения к музыке. А играть я умею только на бирже, но никак не на фортепиано.

– Для этого тоже нужен талант, – сказал он и совсем уже по-дружески добавил: – Это очень хорошо, что вы ко мне зашли. Мы как раз сейчас собираем деньги на гонорар самым лучшим адвокатам Европы, чтобы они в суде развенчали одну фальшивку, которая может иметь для нас, евреев, ужасные последствия. Пойдемте, я вам ее покажу. Вас, кстати, как зовут?

Я представился. Он провел меня в свой кабинет. Кроме белого рояля и вертящегося стула здесь более ничего не было.

Белокурая девушка растерянно собирала с рояля свои ноты.

– Вот, познакомьтесь, пожалуйста. Это Пётр, он биржевой игрок. А это Тереза, очень талантливая пианистка. Ее ждет большое будущее, если она, конечно, будет много работать, – маэстро представил нас друг другу.

– Мой отец – тоже деловой человек. У него фабрика и несколько магазинов, – сказала Тереза, поддержав общий разговор.

Похоже, что я тоже произвел на нее впечатление.

– Вот она, эта фальшивка, которую мы хотим публично развенчать!

Я узнал бы эту книгу из тысячи. Гофман держал в руках «Протоколы сионских мудрецов».

– Но как вы это собираетесь сделать? – с неподдельным интересом спросил я.

– Очень просто. У нас есть и факты, и свидетельские показания. Важно лишь их умело обобщить и подать в суде.

И он рассказал, что «Протоколы» были написаны по указанию агента российской тайной полиции Петра Ивановича Рачковского[203] в Париже в 1895 году. С их помощью он намеревался укрепить антиеврейскую политику династии Романовых. Они получили широкое распространение, и большая часть европейской интеллигенции восприняла их как подлинный документ.

Сами же «Протоколы» основаны на запрещенной и позднее сожженной книге французского сатирика Мориса Жоли[204] «Диалоги в аду». В этой работе представлен вымышленный разговор между Монтескье[205] и Макиавелли[206]. Она должна была стать критикой жесткого правления Наполеона III, а в итоге довела Жоли до тюрьмы.

– Мне удалось заполучить экземпляр этой книги, и я обнаружил, что огромные куски «Протоколов» попросту списаны с «Диалогов». Следовательно, они не могли быть действительным отчетом о встрече еврейских мудрецов. Ведь первая конференция сионистов состоялась в Базеле лишь в 1897 году. А Жоли написал «Диалоги» за 33 года до этого, – огорошил меня Гофман.

Я не сказал Гофману, что я его сын. Сразу не случилось, а потом побоялся, что маэстро может заподозрить меня в какой-то корысти.

Ведь столько всего сошлось в один вечер! Знакомство с отцом, с Терезой, которая через год стала моей женой, и эти ужасные «Протоколы», из‑за которых столько было пролито крови!

На гонорар адвокатам, взявшимся за дело «Сионских мудрецов», я перевел внушительную сумму.

Наши адвокаты выиграли процесс в Бернском суде. Но это не помешало Гитлеру использовать «Протоколы» как обоснование для уничтожения евреев.

А в 39‑м я в последний раз увидел своего отца. Он скрывался от немцев на квартирах друзей. И однажды вечером пришел к нам с Терезой. Леночке еще годика не исполнилось. В ту пору облавы на евреев проходили каждую ночь. И Тереза из‑за дочери не разрешила мне оставить музыканта на ночлег. Она так и не узнала, кем он был для меня.

Мы накормили Хаима ужином, дали ему денег и попросили уйти. Я никогда не забуду его прощального взгляда. Он спустился по лестнице на пару ступенек, а потом обернулся и сказал с улыбкой:

– Будьте счастливы, дети мои.

В эту ночь его арестовали. Он погиб в Освенциме еще в начале войны.

Ко мне пришел советский офицер. В погонах с одной большой звездой.

– Чем обязан вашему визиту, господин майор? – поинтересовался я у нежданного гостя.