Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова

— Я воспитывался в монархическом духе. Поэтому монархический образ правления был единственным приемлемым для меня. Когда произошла Февральская революция, я её принял с надеждой, что она даст взамен Николая Второго нового царя с твёрдой волей и характером, который сумеет искоренить измену и закончить с успехом войну. Я мыслил, что новый монарх будет опираться на Госдуму, будет работать с ней в полном согласии. Когда, после Февральской революции, я узнал, что большевики в России хотят водворить советскую власть, я сразу сделался ярым врагом последней. Как монархист, я считал своим долгом бороться с Советами и большевиками, ибо видел в них захватчиков власти. После Октябрьской революции я сделался активным врагом советской власти, ибо считал её незаконной. Поэтому я боролся на стороне Учредительного собрания, которое, как мне тогда казалось, должно было избрать настоящее правительство.

— А что Вы понимали под словами «настоящее правительство»? — задаёт вопрос председатель суда.

— Видите ли, — не сразу отвечает Анненков, — сам политически неграмотный, я не знал, какое правительство должно было быть в России, но я бы подчинился любому правительству, избранному всенародно. Я — человек военный, я привык к дисциплине.

Можно задаться вопросом, что ещё, кроме этих причин, толкнуло Анненкова, потомка декабриста, на борьбу против народной власти?

Мне представляется, что ответ заключается в том, что патриот Анненков видел, как нагло большевики разваливали святую для него организацию — армию, как бросала она окопы, как новые хозяева сдавали врагу страну, как тот всё глубже и глубже вгрызался в российские пределы. Он видел, каким издевательствам они подвергали лучших представителей народа — офицеров. Наконец, Анненков принадлежал к офицерам, которые — не чета нам, советским, безропотно позволившим ренегатам, ворам, жуликам и иностранцам развалить Советский Союз сначала территориально, а затем прибрать к рукам и власть, и созданное природой и народом богатство. Но Анненков всё-таки не был, по-видимому, убеждённым монархистом и вскоре пересмотрел свои взгляды. В его войсках не развевались трёхцветные флаги, не пели гимн «Боже, царя храни!», не было и других атрибутов монархии.

«Я впервые услышал на процессе, что он — монархист!» — удивлялся его начальник штаба Денисов.

Анненков был талантливым штабистом и лично разрабатывал планы на марш, бой, операцию. В этом он также во многом превосходил многих красных командиров и белых генералов даже царской чеканки, имевших в своём распоряжении советников и крупные штабы. Анненков не только разрабатывал планы боевых действий, но и лично руководил ими. «Где Анненков был сам, — говорит Денисов, — там бои всегда выигрывались, а где его не было, — часто проигрывались».

Невольно отдаёт должное организаторским способностям Анненкова и его отваге общественный обвинитель на суде Паскевич: «Когда нужно было идти в наступление, более решительное и ответственное, атаман Анненков не доверял своим подчинённым и генералам и решал всё сам, находясь во главе своих отрядов!» — неожиданно даже для себя вдруг заявил он.

Некоторые советские историки и писатели обвиняют Анненкова в партизанстве, конфликтности, в неподчинении старшим, в неуважении к ним и в других грехах. Между тем они несправедливы, потому что не учитывают обстановку, присущую гражданским войнам вообще и смотрят только в одну сторону. Командиры, склонные к партизанству, были и в Красной армии. Об одном из них, командире 243-го полка 27-й Краснознамённой Омской стрелковой дивизии рассказывает в своих воспоминаниях военный комиссар дивизии Андрей Павлович Кучкин: