Эксцессы между местным населением и белыми, конечно, были, и очень часто они заканчивались драматично. Были они и в Рубцовском районе. Но при чём здесь Анненков и анненковцы?! Ведь мы уже совершенно определённо установили, что все они в то время, которое называют свидетели, находились за тысячи вёрст от Рубцовского района, а именно — на Верхнеуральском фронте!!
Анненков неоднократно обращал внимание суда на то, что части, творившие беспредел в Рубцовском районе, были не его. Он просил суд подробнее опрашивать свидетелей о форме одежды солдат, творивших насилия.
— Я спрашиваю вот почему, — пояснял он. — Мои части ещё не прибыли в Семипалатинск. В то время здесь был 3-й Сибирский казачий полк не моего отряда! Он посылался по уездам Степным корпусом!
Но эти заявления суд пропускал мимо своего внимания, а сами свидетели, конечно же, на особенности мундиров солдат и офицеров тогда внимания не обращали, а на суде упоённо рассказывали о насилиях белых, называя всех их анненковцами.
— Где тут замечать? — заявил свидетель Королев, крестьянин села Бородулиха. — Как начнуть пороть, так только знай успевай поворачиваться!
А свидетель Сыромятов из Шемонаихи сказал ещё образнее:
— Как начали сашками рубить — у нас со страху даже вши подохли!
Сегодня можно, конечно, посмеяться над нехитрым слогом этого свидетеля, но точнее обстановку насилия не выразить. Спрашивать фамилии своих насильников людям действительно было некогда, и они их не знали. Но когда в порядке подготовки процесса начался повальный поиск свидетелей белого террора, способных связать несколько слов на людях, когда эти свидетели ежедневно слышали «Анненков, анненковцы, Анненков», то они эту фамилию запомнили, и для них все белые стали анненковцами. И не только для них. Профессор одного из учебных заведений Петербурга А. Левинсон в своих записках, озаглавленных «Поездка из Петербурга в Сибирь в январе 1920 года»[366]
, тоже рассказывает о жестоких репрессиях со стороны войск атамана Анненкова в Новониколаевске, куда почтенный профессор наконец-то добрался. Профессор, конечно же, пользовался людской молвой и не знал, что заблуждается. Но мы-то уже знаем, что в январе 1920 года Анненков и его войско находилось за тысячи вёрст от Новониколаевска, в Семиречье, и он не виновен, что молва народная приписывала ему «подвиги», которых он не совершал!Большие надежды на смягчение обвинений и поддержку Анненков возлагал на бывшего Главнокомандующего Уфимской Директории генерала В.Г. Болдырева. Именно по его решению Анненков был направлен на борьбу с чернодольско-славгородскими повстанцами и на Семиреченский фронт. Поэтому на первом же заседании суда, 26 июля 1927 года, Анненков заявил ходатайство о вызове генерала из Новосибирска в качестве свидетеля. Однако надежды Анненкова на Болдырева оправдались не полностью: во-первых, старый генерал и бывший профессор Академии Генерального штаба имел классический взгляд на руководство войсками и боевую деятельность частей и подразделений и резко осуждал атаманов и атаманщину, во-вторых, он только что (1923 г.) был помилован ВЦИК СССР за участие в Гражданской войне и освобождён из Новосибирского местзака (места заключения), что обязывало его быть осторожным. Тем не менее боевой генерал, знавший, видимо, Анненкова по боям в Пинских болотах в 1914 году, справедливо оценил личную храбрость и организаторские способности Анненкова как военачальника. На вопрос, какие он имел сведения о самом Анненкове в отношении его военной оценки, Болдырев ответил:
— Я имел об Анненкове сведения как о человеке выдержанном, дисциплинированном, с большой силой воли. Однако я Анненкова никогда не видел и соприкосновения с ним не имел. Я находился в распоряжении Сибирской армии.
Что касается слухов о вольностях, царящих в войсках Анненкова, Болдырев показал:
— Ко мне поступало много заявлений, в которых указывалось, что анненковские части бесчинствуют. Для выяснения я командировал в Семипалатинск полковника Церетели[367]
, который произвёл обследование анненковских частей. Церетели доложил мне, что в Семипалатинске и Усть-Каменогорске расстреляно 50 человек и что части Анненкова сыты, одеты и не скучают.— Как вы смотрите на атаманщину вообще и, в частности, на атамана Анненкова? — спрашивает судья.
— На атаманщину я смотрю отрицательно, — отвечает Болдырев. — При атаманщине проявляется однобокая суровость к населению, чем вызывалась злоба.
— Какова была политическая идеология атаманских отрядов, в том числе Анненкова? — вступает в допрос гособвинитель.
— У атаманщины замечалось преобладание монархических тенденций, в частности, у Анненкова, по моему мнению, было представление — служить старой России!
— Скажите, Анненков, — спрашивает судья. — Приезжал ли к вам Церетели?
— Да, приезжал! Я ему выстраивал отряд и беседовал с ним!
Внезапно Анненков обращается к Болдыреву не по-военному и, видимо желая выразить тому недовольство его показаниями, спрашивает: