Читаем Сибирская Вандея полностью

– Тогда… – подполковник поднял синий штабной карандаш, описал на карте, вокруг Колывани, окружность и перечеркнул ее косым крестом: – Тогда так, Михаил Дементьевич! – В заключение «главком» еще раз повторил: – Мы не сможем сдержать натиск красных. Надо уметь смотреть правде в лицо. Я старый кадровик и верю только в реальные категории, а не в патетику!

Наступило неловкое молчание. Офицеры сидели потупясь.

Губин загремел стулом, поднялся, сжал кулаки.

– Этта что ж?! Крестьянскую революцию предать хочете? В мужицкую силу не верите, господин «народный»?! Кашку варили, деток кормили, а теперича – крест на гумажке и хвост трубой? Ну н-нет!

И, приблизясь вплотную к Комиссарову, заорал в лицо:

– К едреной матери!.. Смещаю!.. И тебя смещаю, господин штабной начальник!.. На кой ляд вы мне, такие?… Начаров! Ты военный мужик – примай команду! Назначаю главным командующим кавалера гвардейца Начарова!..

Фельдфебель Начаров выпятил грудь с Георгиевским крестом, принял руки по швам.

– Слушаюсь, Михаил Дементьевич!

Офицеры как по команде поднялись и, придерживая шашки, один за другим вышли из кабинета. Губин исступленно кричал вслед:

– Антиллигенция!!! Три войны – и все раком! Кадемия!.. Врешь, барин, чертова категория! Врешь! Устоит мужик! Всюе губернию подыму! Всех на карачках ползать заставлю! Еще придете ко мне, сапоги лизать будете! Устоим!

Базыльников сбоку поддакнул:

– Устоим, Михаил Дементьевич!.. Обязательно!

Губин обернулся.

– А ты чо подъелдыкиваешь?!

Но Базыльников смотрел такими преданными глазами, что приступ ярости у Губина прошел. Михаил Дементьевич тяжело опустился на стул.

– Ушли иуды!.. Ладно. Слушай, Начаров: мобилизацию препоручаю тебе. Возьми полсотни мужиков, которые пришлые, нездешние, цыганят еще, с кнутовьем… Пущай идут по дворам, гонят «сирых», «хворых» да «немощных» окопы рыть! Убивать – не могите, а кнутами, плетьми их, стервецов!.. Хватит чикаться! Баре прежние-то верно делали: мужику ум в башку вгоняли через задницу!.. Однако помни – баб не срамотить. Обьяви: за окопны работы платить буду. Серебром али царским – любыми. Поденщина. Вроде страды…

– Во, во! – вмешался Базыльников. – По-доброму, по-хорошему!

– Ты, пономарь, помолчи! Слушай, кавалер, Слепцова Ваську – приблизь. Хошь и дурной, а в крайности сгодится. Опять же – наш, из мужиков в офицера вышел… Действуй! Вечером на позиции приеду – проверять буду.

После получасовой беседы с Базыльниковым Губин укатил во Вьюны, к доктору Соколову «на консультацию по поводу осложнений сердечной болезни купчихи Аграфены Губиной».


Село Вьюны от Колывани недалеко.

Буря пьяного разгула и здесь плескалась через край.

Вооруженные пьянчуги горланили похабщину, палили в белый свет, хватали зазевавшихся девок и тащили в пригоны. Бабий визг, рык оскотиневших мужиков, пальба…

Тарантас Губина влетел в раскрытые ворота подворья вьюнского главаря мятежников купца Николая Андреевича Потапова.

Потапов сидел за столом, уставленным винами и яствами, сам-два с Настасьей Мальцевой. Угощались.

– Кум! Кум пожаловал! – заорал Потапов. – Христос воскресе! Дождались праздничка! Беседывай, Михаил Дементьич! Пей: рябина нежинская, завода господина Шустова! Все берег для такого дня… Пей, пей!.. Ты, поди, и скус стоящего питья забыл? Все жмотишься на мильонах? А я бабу свою прогнал… Настёнка, спляши, лахудра! Душа требоваит!

– Блажи боле, к столу, пьяный черт! – строго отозвалась Настасья, но сама пригласила Губина: – Милости просим, Михаил Дементьич.

Губин от выпивки отказался.

– Не время баловаться, голубки, не время… Дело наше – дрянь!..

Потапов сказал вдруг трезво и спокойно:

– Сам знаю, что – дрянь. Оттого и пью.

И опять заорал по-пьяному:

И-ех, пить будем, и гулять будем,А смерть придет – помирать будем!..

Уронил голову на стол и тяжко, навзрыд, заплакал… Настасья Мальцева поднялась из-за стола, брезгливо глянула на пьяного и ушла.

Губин потоптался.

– Наелся, сволота!.. Эй, кто тут есть?

На крик никто не отозвался – дом был пуст.

«Почище нашего, – подумал Михаил Дементьевич, – все вдрызг!»

Он вышел на крыльцо и крикнул в открытые ворота своему кучеру, цыгану, отбившемуся от табора:

– Ромка, подавай!..


Новый главный врач вьюнской больницы за час до приезда Губина закончил обход больных и вызвал к себе завхоза Гришина.

– Получили в Колывани медикаменты? Нет? Так и знал. Некогда. Надо воевать с большевиками?!. Оказывается, вы – член повстанческого штаба?

Родственник недавнего «главнокомандующего войсками Сибирской Директории» почтительно сослался на Комиссарова и Некрасова.

– Эти люди меня не касаются. Они были моими знакомыми, пациентами были, – подчеркнул многозначительно доктор, – а вы совсем иное… Ну, каково впечатление от событий, господин член штаба?

– Ошеломляющее! Село бурлит! Я бы сказал, вооруженная стихия бушует! Куда там справиться советской власти с подъемом народа! Захлестнет! Россия вздымает меч возмездия!

– В уездном масштабе, – иронически усмехнулся доктор и окинул его долгим испытующим взглядом. – Вы – эсер?

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века