Поезд мягко стронулся — настолько мягко, что они не заметили, как ночной перрон с жёлтыми огнями бесшумно поплыл мимо окна. Разговор на некоторое время прервался, лишь мягко стучали колёса где-то под ногами. В молчании они съели курицу и выпили чай с печеньями.
— Вы, наверное, устали, — сказала девушка. — Поздно уже. Ложитесь спать, а я покараулю.
Андрей улыбнулся.
— Спасибо, Настя, только караулить не надо. Ты сама устала. Всю ночь ведь не спала.
— Я привычная.
— К этому привыкать не надо, — сказал Андрей, выпрямляясь. — Силы нужно беречь, они тебе ещё понадобятся.
Он поставил правую ногу на мягкое сиденье и одним рывком закинул гибкое тело на верхнюю полку.
— Спокойной ночи, — произнёс, отворачиваясь и подкладывая подушку под голову. Закрыл глаза, и в ту же секунду в голове у него зашумело, поплыло. Вагон слегка раскачивался, словно убаюкивал пассажиров.
Через минуту Андрей уже спал. Ему снился диковинный сон. Он ходит по какому-то храму, разглядывает обветшавшие стены, старинную церковную утварь, бродит без цели и словно кого-то ждёт. Вдруг видит одинокую фигуру. Спиной к нему стоит человек, закутанный в кусок ткани — среднего роста, худощавый, — он смотрит себе под ноги и думает о чём-то. Андрей тихо обошёл застывшую фигуру, осторожно заглянул в лицо и тут же отпрянул. Перед ним был Иисус! Тот поднял голову и посмотрел на Андрея долгим испытующим взглядом, отчего Андрею стало невыносимо тяжело. Захотелось броситься на пол и разбить себе голову. Но он стоял и ждал, что скажет тот, кто всё знает и всё понимает. Но
Андрей спрыгнул со своей полки на мягкий коврик, надел кроссовки и сходил в конец вагона, где ополоснул лицо холодной водой и побрился на скорую руку. Спутница его в мутном свете питерского рассвета выглядела неважно. Она, быть может, и раскаивалась в своём поступке. А может, просто не выспалась. Скрывать свои чувства человек научается лишь в зрелые годы, да и не всем это удаётся.