Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу

Что же до писем, то общение с Красножоповым и его ребятами оказало очень уж сильное впечатление на Николая Лелеко и его старшего сына. Кочевать они решили на восток, как можно дальше от озера Пессей и в как можно более глухие места. Конечно же, никому из эвенков и в голову не пришло, что можно не выполнить просьбы, но письма так и провалялись до августа во вьючных сумках. И только тогда на фактории Козелкит они эти письма отправили. Михалыч испытал истинное умиление, получив одно из этих писем в сентябре, вернувшись со сбора грибов.

Но тогда, конечно, никто ничего не знал, и отъезд эвенков казался началом более продуктивного периода экспедиции и вселял неясные надежды.

Тридцать первого было так же тепло и без снега. Развиднелось, и в синем небе плыли мириады разных птиц.

Несмотря на зловоние, начали расчищать тушу мамонта. Все равно экспедиция из зимовья решила не уходить, пока не придет помощь, и пока стеречь мамонтов от всех, кто за ними, кажется, собирается явиться. Ну а пока надо расчистить его, удалить гнилые части туши, чтобы гниение не шло дальше, и осмотреть, изучить труп, насколько это возможно. И наметить все, что следует сделать в городе.

Жаль, лопата в зимовье была одна. Пришлось копать всем поочередно, получасовыми вахтами, чтобы не одуреть от вони разлагающейся туши. Пока один копал, остальные пили чай, вели беседы, задумчиво готовили еду. Как ни странно, работа продвигалась, потому что в свои полчаса каждый выкладывался до предела. Но и более комфортной работы, в более приятной обстановке, никто тоже не мог припомнить. К вечеру туша уже была совсем неплохо видна, а зловоние стало таким, что песцов появилось вокруг сущая прорва и прилетали полярные совы: огромные, белые, превосходно видящие днем (иначе что делали бы они полярным летом?).

В свои два часа без лопаты Андрей отошел от лагеря на километр с дробовиком и вернулся с двумя зайцами. Безделье способствует культивированию плотских радостей: народ еще часа два обсуждал, что надо делать с зайцами, и множество людей помогали их свежевать, разделывать, укладывать в кастрюлю и варить.

Ужинали возле зимовья: вынесли скамейку, сидели у живого огня. Спустя месяц пребывание под открытым небом уже не будет доставлять такого удовольствия, пока же насекомых не так много, чтобы в первую очередь спасаться, и можно было посидеть у костра. Это был второй спокойный вечер за всю эту экспедицию, когда можно было вот так сойтись, спокойно посидеть не в экстремальных условиях, поговорить друг с другом не о деле.

Андрей спорил с Игорем про устройство хобота мамонта, Сергей с Женей слушали историю про то, как Михалыч участвовал в раскопках где-то на Волге. Алексей старался слушать и про хобот, и про погребения в песчаных откосах.

Этим прозрачным, тихим вечером звуки разносились далеко, Исвиркет звенел, словно протекал под стенами избушки, а Алеше даже показалось, что он слышит какое-то бормотание, кроме звуков реки.

— Ух ты!

Этим не очень членораздельным воплем Алеша обратил внимание на каких-то незнакомцев, появившихся с низовьев Исвиркета. Ажиотаж вышел нешуточный. Игорь задумчиво говорил что-то про третью силу, Михалыч благодушно прикидывал, что за пришельцы могли бы залететь в эти окаянные места, а парни просто очень веселились.

Сергей веселился спокойно, а Алеша экспансивно завопил и стал приплясывать, как дикий.

Там, в полутора километрах, блеснули линзы бинокля: их тоже рассматривали, эти незнакомцы.

— Э-ге-гей, люди! — истошно вопил Андрей, приплясывая. Так, что наверняка даже этим пришельцам и то должно было быть слышно.

Игорь явственно видел, как один из шедших вскидывает карабин. «Не может быть!» — подумалось по-глупому.

Мелькнула вспышка, звук выстрела долетел много позже. Идущие переговаривались, один из них скинул рюкзак, встал на колено и стал целиться. Тут возникла уже настоящая паника, и, как всегда при панике, возникли дикая неразбериха и суета.

— Живо в зимовье! — орал всем Михалыч, размахивая руками.

Наверное, он пытался показать этими взмахами, как быстро надо прятаться.

— Чего ж они, не видят, что ли… — обижался Алеша.

Мысль о том, что его хотят убить, была непонятна мальчику с его доброй, семейной философией. Откуда было знать Мише, как подействовало на Саньку Ермолова зрелище Михалыча, сидящего у зимовья и довольно ухмылявшегося в пространство?

— К оружию! — вопил Андронов, оставаясь при этом на стадии чистой теории, руками махал и кулаки сжимал, но за оружием так и не пошел.

Женя помчался, хотел принести карабин, но притащил зачем-то дробовик и теперь не знал, что с ним делать.

Только Сергей исполнил призыв шефа и высовывался теперь из двери да Андрей выполнил собственный маневр: встал с карабином за угол зимовья, наблюдая за идущими.

В стену зимовья ударило так, что отдалось по всему строению, загудело. Полетели щепки — темные сверху, светлые из середины бревна. Меньше шума, разумеется, не стало.