Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу

А спецгруппа уходила по снегам, и как ни тяжко было двигаться — все удалялась от самолета. Во время разговора — километра на два. К середине дня морковно-красный, огромный диск солнца встал высоко — градусов пятнадцать над горизонтом. Снег окончательно стал влажным, зернистым, со слежавшейся плотной коркой сверху. А группа была от самолета уже километрах в пятнадцати.

И ничего живого не было вокруг, все, что могло, попряталось от снега. Наверное, и было самое тяжелое в пути — это отсутствие жизни. Невольно становилось жутко в том мертвом полулесу, в видном на километры вокруг мертвом пространстве без движения.

В первый день шли свежими, прямо с отдыха, и за дневной марш-бросок сделали больше тридцати километров. Красножопов превосходно знал, что завтра так они идти не смогут.

Может быть, сможет Костя Коровин. Наверняка — Андрей Крагов. Крагов вообще молодец, весь день задавал темп, показывал этим ребяткам, как надо ходить без лыж по снегу, что такое спортивная форма. И вообще гонял, не давал валять дурака, побуждал работать над собой. Все правильно, не должен застаиваться народ, не должен считать, что все уже сделано. Над собой должны люди работать! Постоянно над собой работать!

Заводя с людьми разговоры, Крагов показывал, какие возможности таятся в самообразовании, какие они все еще глупые, значит, не давал молодым облениться, зарасти самодовольством и в этом был глубоко прав.

Фому Косорылова уличил в том, что тот не читал книги «Далеко от Москвы», даром у него мать учительница литературы!

Игоря Дементьева — в том, что тот не знает, что евражки — это такое название сусликов. А когда куда-то летишь, об этом месте надо узнать побольше…

Гарик Иванов понятия не имел о рок-группе «Маринованные уши»… А в каком же мире он живет?! Имеет ли вообще право работать на почтенную контору такой невежественный тип?!

Вадик Валуевский слыхом не слыхал про указ о репрессированных национальностях и был тоже уличен и высмеян.

Антон Козлов и Вася Дряхин мало того, что были интеллектуально плохо развиты и довольно некрепки умом, к тому же и физически не дотягивали.

— Что, подмогнуть? — спрашивал Крагов, обгоняя жадно хватающего холодный воздух, нетвердо стоящего на ногах мужичонку, и при том делал такое лицо, что принимать помощи никто не стал бы.

— Смотри-ка, твердый попался! — комментировал Крагов, когда Костя Коровин никак не мог разрубить звеневшего под топором комля. Под градом советов и костер не разжегся у Кости.

— А давай-ка я! А то обожжешься еще, — полез было Крагов к поленьям. Костя оттолкнул его так, что Крагов едва не упал.

Красножопов утихомирил возможную драку задолго до ее начала, но Костя при этом тяжело дышал, скрипя зубами, а Крагов только улыбался преехидно, кривил губы от презрения. И Красножопов убеждался: Крагов — это да! Крагов — человек своего круга!

Измученные люди заканчивали переход, наступало время чая, горячей еды и вроде вели себя неплохо… Но Красножопов знал прекрасно — все это еще никакие не великие дела! Это все так, подготовка…

Строго говоря, его поколение уже опоздало вершить истинно великие дела, не говоря про этих сопляков. Вот его отец делал дело истинно великое! После его работы на юге Эстонии в некоторых деревнях не оставалось взрослых мужчин — вот это дело! Были районы Литвы, где исчезла половина населения! Вот это серьезные дела, дела строителей Империи!

Такого не досталось даже ему, а ведь с каждым поколением люди становятся все жиже и жиже. Все глуше звучит для них зов великой идеи, все тише стучит в их сердца призыв строить Империю, хорошо бы на весь земной шар, но уж хотя бы от Тихого океана до Германии. Этот так, для начала…

Красножопов не был уверен, что истинно великие дела способно творить это жалкое поколение времен перестройки и гласности. Великие люди проплывали перед внутренним взором уже лежащего в спальнике Красножопова. Капитан гвардии Марьясов лично задушил и загрыз больше сотни контрреволюционных латышских детишек. Майор почтенной конторы Кудимов расстрелял все враждебное советской власти население в тридцати городах поголовно. Полковника Фридыщенко настигла вражеская подлая пуля в момент, когда он улучшал расу на тридцатой монахине из католического монастыря под Львовом, — явного рассадника клерикализма и контрреволюции.

Кто из ныне живущих, тем более кто из молодых мог сравниться с ними — строителями великой сталинской Империи?! Разве что Крагов из всех…

Утром выяснилось плохое — двое совсем разболелись. Воздух с трудом, через стоны, шел в болящие, сожженные бронхи. Температура, кашель, слезящиеся глаза. Ясное дело, с маршрута их надо было снимать.

— Маменькины сынки! — буркнул Крагов. — Щенки хилые!

По одному из заболевших Красножопов с ним бы согласился. Какой-то он был не такой, этот Василий Дряхин, вот и не подвела интуиция, заболел Василий Дряхин, ненадежным человеком оказался.

Вот Антон Козлов был как будто понадежнее — опытный, матерый боевик, и жаль, что он тоже выбыл.