Читаем Сибирские картинки XVIII века полностью

Дело, о котором будет речь, сначала получило название "о небытии", под которым и упоминалось в бумагах. Началось оно при Петре Великом и, как думают некоторые, - по его мысли, а во всяком случае по его указу 14-го февраля 1716 года (т. е. за девять лет до его кончины). В указе том "великий государь велел всякого чина людям у отцов духовных повсегодно исповедываться, а ежели кто не исповедуется, на таковых попам подавать росписи архиереям, а им те росписи отсылать губернаторам, а губернаторам и лантратам класть на тех людей штраф, против дохода с него втрое, а потом им ту исповедь исполнять. А которые прежде податей не платили и явятся виновными, тех обложить, применяясь к тому же, а с девок и вдов против оного вполы. Раскольников же положить против настоящего платежа".

Таким образом, денежный штраф за "небытие" (т. е. у исповеди) был наложен этим указом одновременно как на раскольников, так и на церковных людей, которые в очень большом количестве не являлись для исповеди к своим духовным отцам.

Отсюда началось это дело; а далее сейчас мы будем видеть, как этот источник потек по азиатской окраине, где редкое и бедное кочевое население живёт в обширном рассеянии и притом "пребывает в состоянии природной простоты и совершенной дикости".

II

Наложение штрафа за неявку к исповеди сначала поручалось светским властям, "губернаторам и лантратам" а по скольку налагать на каждого человека, не явившегося к исповеди, - на это искали определения в указе, где сказано, что надо "класть штраф против доходов с него (отбегальщика) втрое". Лантраты поняли так, что раскольников нужно "записать в двойной оклад (платимых ими податей)", а церковных, не явившихся к исповеди, следует оштрафовать втрое. И многие так и сделали, а чрез это вышло, что раскольники, заплатившие двойной оклад, "отводили исповедную повинность" дешевле, чем православные, которых лантраты обложили штрафом "втрое против доходов с них". Православные, увидав из этого, что им гораздо выгоднее совсем "записаться по двойному окладу", объявили себя раскольниками. Они стали являться к светским властям и просили "записать их в двойной оклад", а те это исполняли, и раскол возрастал в своей численности.

Другие же люди, которые не хотели зачислять себя в раскольники, "по двойному окладу", стали обращаться к "приходским попам" с подкупами, чтобы "попы показывали их бывшими". Попы брали за это "посулы" и показывали небытейщиков "бывшими", и таким образом реестрация вместо того, чтобы выяснить дело, повела к усиленной лжи. А как "посулы" за фальшивые отметки небытейщиков "бывшими" брали одни попы и не делились этими доходами с причетниками, то среди сих последних запылала всеобщая зависть против настоятелей и пошли на них доносы.

Доносов было множество, и представители духовной власти их не скрывали, а напротив, охотно направляли их на вид высшего начальства, чтобы показать, что светские чины не могут хорошо вести это дело и только портят духовенство, предоставляя ему возможность покрывать виновных в уклонении от исповеди.

Из-за этого между светскими чиновниками и приходским духовенством начались споры и "подвохи". Духовное ведомство по убеждению, что светские неподлежаще записали в раскольничий оклад нераскольников, "посылало своих фискалов для розыска, а светские власти, потакавшие раскольщикам, схватывали посланцев духовного ведомства и сажали их скованных в тюрьмы и держали под крепким караулом и оному исследованию о раскольниках и духовных делах чинили тем сущую остановку".

Указ Св. синода 29-го марта 1721 г. (Прим. автора.)

Светские же власти в отпор этим укоризнам со стороны лиц духовных вывели на вид, что "многие священники в поданных ими духовных росписях за 1716 и 1717 годы (самые первые после указа) многих детей своих духовных неисповедавшихся написали исповедавшимися, а действительно бывших у исповеди по злобе своей на них записали небывшими".

О злоупотреблениях в подобном роде завелось множество дел, шли бесконечные допросы, сыски и очные ставки, а между духовными и светскими чиновниками поднялась такая ожесточенная распря, что высшее правительство увидало необходимость быстро и энергично вмешаться в это дело и дать ему другое направление.

III

Перейти на страницу:

Похожие книги

Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Пнин
Пнин

«Пнин» (1953–1955, опубл. 1957) – четвертый англоязычный роман Владимира Набокова, жизнеописание профессора-эмигранта из России Тимофея Павловича Пнина, преподающего в американском университете русский язык, но комическим образом не ладящего с английским, что вкупе с его забавной наружностью, рассеянностью и неловкостью в обращении с вещами превращает его в курьезную местную достопримечательность. Заглавный герой книги – незадачливый, чудаковатый, трогательно нелепый – своеобразный Дон-Кихот университетского городка Вэйндель – постепенно раскрывается перед читателем как сложная, многогранная личность, в чьей судьбе соединились мгновения высшего счастья и моменты подлинного трагизма, чья жизнь, подобно любой человеческой жизни, образует причудливую смесь несказанного очарования и неизбывной грусти…

Владимиp Набоков , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века / Русская классическая проза / Современная проза