Сибирские купцы. Торговля в Евразии раннего Нового времени

Столь широкий спектр точек зрения о том, каким временем датировать подъем Запада и возникновение капиталистических экономик, позволяет предположить, что предстоит существенный пересмотр того, что именно произошло в раннее Новое время. Действительно, труды субалтерных исследователей показали, что эмпирически достоверные факты, считавшиеся таковыми в прошлые десятилетия, далеко не так достоверны. В более ранних исследованиях западное превосходство было скорее априорным допущением, чем концепцией, к которой задаются вопросы. Действительно, делать вывод, что отсутствие данных означает отсутствие активности – особенно в обширной сухопутной евразийской торговле, – ошибочно не в меньшей степени, чем делать выводы о норме, экстраполируя сведения из одного-единственного источника76. Необходима глобальная перспектива – та, что не будет изучать одну лишь атлантическую экономику или одно лишь пространство Индийского океана; необходимы и объяснения, охватывающие матрицу экономики, технологического развития, политических учреждений, культурных атрибутов и их комбинаций. Например, с точки зрения де Фриса, проблема связана с государственными учреждениями. Его замечания по поводу плохого обращения Франции со своими купцами, а также апологетический текст Джека Голдстона об отказе продвинутых традиционных обществ вводить у себя инновации перекликаются с российской историей, где принято обвинять государство в экономической слабости России77. Но Россия остается решительно за рамками значимых исследований, опубликованных академической прессой и посвященных купцам и торговле в раннее Новое время78.

Другой тезис, рассмотренный в моем новом труде, – «упадок» сухопутных торговых сетей в Евразии79. В классической интерпретации подъем компаний, занимавшихся морской торговлей, означал смертный приговор евразийской торговле, и началось это в XVI веке. Но историки поставили под вопрос эту точку зрения: Моррис Россаби и Скотт Леви указали на политическую нестабильность в Центральной Азии как на причину переориентировки торговых путей80. Масштабные выводы оказались сделаны путем экстраполяции данных узкого круга источников или из-за отсутствия эмпирической информации о евразийской торговле, а также из-за недооценки того, до какой степени широким стало потребление81. История Ямыш-озера в главе 5 представляет картину процветающего узла сухопутной евразийской торговли в XVII столетии и подтверждает, что Россия заслуживает места в нарративах о взаимосвязанном мире.

Таким образом, значение этой истории простирается за пределы обширных владений Российской империи. Как бы ни характеризовать это государство или свободу в нем, Россия хотя бы уже благодаря своей географии (но и по другим причинам, как покажет эта книга) заслуживает места в нарративах о торговой экспансии раннего Нового времени в трансимперском или глобальном масштабе. Настоящая книга воздерживается от избитых формулировок «России и Запада», потому что можно достичь гораздо большего, анализируя Россию в контексте мира раннего Нового времени. Таким образом, книга пытается сделать маленький шажок в деле лучшего вписывания России и Сибири в мир раннего Нового времени82. К примеру, Россия была знаменита плохими дорогами – недостаток, увековеченный афоризмом: «В России две беды – дураки и дороги»83. Но в сравнительной перспективе российские дороги были, возможно, не так уж плохи потому, что другие дороги были не лучше. Во Франции «даже в восемнадцатом столетии дороги из Амьена – одного из главных городов Франции XVII–XVIII веков – в порт Сен-Валери-сюр-Сом были так плохи, что купцы нередко платили местным землевладельцам за разрешение провезти свои повозки по вспаханным полям, а не по главной дороге»84.