Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш

Известно, что впоследствии от хана уходили также бывшие приверженцы — видимо, разочаровавшись в перспективах его борьбы и тяготясь скудной и опасной жизнью в далеких степях. Из источников известны направления этих исходов — «в Бухары и в Нагаи и в Казацкую Орду»[92] (т. е. Бухарское ханство, Ногайскую Орду и Казахское ханство), а из этнографических источников — на восток, к Оби и за Обь (см. ниже). Получилось гак, что Кучум оказался отрезанным от тобольских татар — своей главной опоры. Его перемещения происходили южнее, в основном на землях других сибирско-татарских групп, обозначаемых этнологами как татары курдакско-саргатские, тарские и барабинские[93]. Впрочем, все они тоже некогда составляли этническое ядро юрта (возможно, за исключением жителей Барабы).

Выше упоминалось о кочевании хана в Барабинской степи. В XIX в. тамошние коренные жители сохраняли память о нем в виде следующего сюжета. Изгнанный русскими, Кучум вознамерился бежать в «Бухарию» и стал звать с собой семерых братьев, живших в тех местах. Те сначала решили: бармыш! (пойдем), но так и не двинулись с места. Бараба с тех пор получила-де свое название от этого отказа[94]. В других преданиях рассказы вас гея, что барабинцы долгое время были независимыми, но затем их западная часть подчинилась Кучуму, восточная — калмыцким предводителям-тайшам. С тем и другими связывались надежды на защиту от казахских набегов; эти надежды оказались напрасными, и жители Барабы покорились русским[95]. Немногочисленное население Барабинской степи (в конце XVI в. — 1,5–2 тыс. чел.[96]), по мнению многих авторов, не принадлежало к числу изначальных подданных Кучума и было им подчинено во время ханствования в Искере или же частично примкнуло в период «казачества»; П.А. Словцов характеризовал их как Кучумовых «союзников малозависимых или независимых»[97]. Вместе с тем именно с эпохой Кучума барабинцы связывали свое благоденствие, относительно сытое и безопасное существование.

Как говорится в преданиях, фатальные перемены в жизни местных татар произошли именно после Кучума, когда одна часть барабинского скота была уведена «киргизами» (казахами), другая «поедена» новыми пришельцами-калмыками, третья вымерла от болезней, отчего скотоводство превратилось для здешних жителей во второстепенное занятие, а главными стали охота и рыболовство[98]. История распорядилась так, что кочевники Барабинской степи то пребывали в подчинении сибирскому хану, то подвергались нападениям казахов, то вступали в даннические отношения с джунгарами и одновременно платили ясак в русскую казну… И.-Г. Георги отметил эту нескончаемую зависимость таким образом: «Поелику сей народ бывал то под тем, то под другим игом, то он пс запомнит, когда были у него собственные ханы или обладатели»[99]. Очевидно, до ханского достоинства ранг собственно барабинских предводителей никогда не поднимался.

В сказаниях о событиях второй половины XVI в. сибирские тюрки отразили далеко не единодушную солидарность своих предков с бежавшим ханом. От тех же барабинцев известно о череде переговоров, которые тот вел с окрестными племенами. Татары в низовьях реки Тары отказались идти с ним в бухарское подданство со словами: туруп-тураек («живем и поживаем»), т. е. как жили здесь спокойно и беспечально, так и будем жить дальше, а с тобой не пойдем. Кучум в подражание этой фразе якобы насмешливо нарек их «проживателями» — туралу^_~туралы (это название действительно применялось к тарским татарам в ХVІІ–XVІІІ вв. — правда, не только к ним). На средней Таре он встретил такой же отказ присоединиться к нему у аялынцев — жителей волости Аялы: «Мы живем звероловством, сейчас поставим в лесах самострелы — ая… как мы можем идти за тобой?» Кучум в ответ предрек им гибель по собственной вине — недаром, мол, их зовут аялу, т. е. самострельщиками. Наконец, барабинцы пообещали ему: баратор — бараман («иди, мы придем»), по так и не пришли, за что были прокляты Кучумом[100]. Удивительно, что рассказы о разрыве с Кучумом сложены в тех местах, где в действительности он находил поддержку во время своего «казачества».