Сибирский кавалер (сборник)

– Пустите вы его, куда он денется? – сказал Григорий. – У него и так рука болит, сам себя покалечил. Да еще Илья Микитич за измену ему пропишет ижицу. Рука подживет, так задницу кнутом в кровь обдерут, заречется на всю жизнь воевать…

Только Изегельдея отпустили, он с диким воплем кинулся к стене, подпрыгнул, подтянулся на руках и, спрыгнув на другую сторону стены, бросился бежать по тайге.

– На коней! – крикнул Плещеев. Бадубайка и Апса вскочили на коней, стукнули пятками им в бока и вылетели в ворота.

Изегельдей визжал и мчался по кустам и кочкам, не разбирая дороги, изрыгая между визгом самые злые проклятия, какие только знал. Казалось, его и на конях не догнать.

Вдруг беглец схватился за живот и упал, перевернувшись раза два. Подскакали Бадубайка и Апса. Из спины Изегельдея торчал наконечник пронзившей его насквозь стрелы.

– На свой же самострел наткнулся, – со знанием дела сказал Апса, – насторожили самострелы на всех тропах вокруг городка, оборону держали.

Обидно от своей стрелы умереть. Поволокли Изегельдея, чтобы показать Григорию.

– Жаль, – сказал Плещеев, – князь был смелый, хитрый и воин изрядный. Ну да кузнец кует, дует, сам не знает – что будет.

Быстро обшарили городок. Добыча была невелика: несколько связок мехов да короб вяленой рыбы. Сети, корнекопалки и прочий хлам – не взяли.

В качестве военной добычи Григорий взял низкорослых и тощих лошадок, несколько пленников, среди которых была Нафиса, на которую косилась Дашутка.

Ехали быстро, болели раны. Бадубайка рассказал о том, что ходит по здешней тайге красивая девка, водит собачку на золотой цепочке, а пригласит в шалаш да скажет так: «подай-ка мне шубу», не притрагивайся к ее шубе, там капкан насторожен.

Поймаешься в капкан, она будет отрезать от тебя по кусочку, да жарить над костром, да есть. Она этим и живет: заманивает охотников, а потом кушает их. Григорий затянул песню казацкую:

По Иртышу по-быстрому
Там плыла лодка разукрашена,
Там плыла лодка разукрашена,
Молодцам-гребцам изусажена.
На корме сидел атаман Ермак,
А в носу сидел асаул Кольцов,
Среди та лотачки золота казна,
На златой казне красна девица.
Она плачет и как река течет,
Она плачет и как река течет.
Не плачь, девушка, не плачь, красная,
Прослезился сам атаман Ермак:
– Возьму замуж я тебя за себя,
Возьму замуж я тебя за себя,
А на-на-на – золота казна.

Ехали крадучись. Зорко глядя вперед, чтобы не попасть в засаду. Ночью светила им луна – казацкое солнышко. Филин-гукуг ухал, пугая женщин.

А утром они были уже на Сакурсине: увалы, увалы. И вот с крутого холма стала видна река Тома, а за ней посады с острогами и башнями, Томский город на высокой горе, маковка Троицкого собора выше всех башен.

Бодро поскакали к Колмацкому торгу, там как раз торговля шла. Миновали торг, двинулись мимо Юртошной горы к горе Воскресенской.

А на склоне Юртошной горы женский монастырь для женок погибших казаков. И женки эти встретились – все в черном, глаза в землю смотрят, несли женки-монашки водицу на коромыслах и ведра все – полные. К добру!

Мост переехали, в гору к въездной башне взбираются, навстречу казаки бегут:

– Ну, как?

– Хорошо, – говорит Григорий Плещеев, – добыли для воеводы нашего Ильи Микитича Оськину пушнину, да его же подлое письмо, которое он в Москву хотел отослать.

Правда, злодея Изегельдейку живым не удалось привезти. Зато холопов себе взяли…

– Ладное дело, – похвалили казаки.

А тут кыргызцы с Колмацкого торга прискакали и тоже к въездной башне ткнулись.

– Чего вам? – спрашивают часовые.

– Нам воеводу Осипа надобно, – ответил старший кыргызец, седой и весь в морщинах. Казаки взбеленились:

– Ах ты, ирод! Вора Оську воеводой называешь? – И принялись лупцевать кыргызцев нагайками. В съезжую поволокли: измена! Оську воеводой кличут!

Илья Микитич разобрался: кыргызцы ничего не знали о томских переменах. На всякий случай велено было их бить батогами, да отобрать деньги, которые успели на торге выручить. Дали им грамоту для ихнего тайши: де в Томском ноне воевода Бунаков, передайте и другим в степях своих.

27. ГРОМ И МОЛНИЯ

Грозы в августе бывают редко, но на сей раз бесы решили проверить Томский город. Силы небесные обычно бьют по бесам огненными, чугунными и каменными молниями, дабы поразить или хотя бы напугать бесовский сонм. Из-за бесов и невинные люди гибнут. Если бес прячется в тени дерева, молния в него бьет, прячется в доме, ударяет в дом.

Умный хозяин спасется, при каждой вспышке молнии он скажет: свят, свят, свят! Бабы во время грозы не ходят с растрепанными волосами, не подтыкают платье, чтобы не было места Анчутке. Всякую посуду опрокидывают вверх дном.