Тайная канцелярия в подвалах магистрата. Преступников привозят в зарешеченных каретах. Все встречные мальчишки стреляют в них из своих пращей чрез решетку. И нередко попадают в караульных, которые сидят в карете рядом с арестантами. В центре возле магистрата на эшафоте бандитов забивают в колодки и оставляют на ночь около позорного столба. Рядом солдаты с ружьями, с примкнутыми штыками, всю ночь с них глаз не спускают, костер жгут. А утром их ведут на допрос. Строгостей хватает, а толку пока мало.
А вот старый князь Жевахов переслал ему карманные часы Пьера Жевахова с горьким письмом. Сказано там, что погиб Пьер в Париже в какой-то стычке санкюлотов и даже не обрел последнего пристанища, ибо труп его сбросили в Сену. Девильнев забылся в воспоминаниях об университетском товарище.
А под горой томич, мещанин Еремей Жуков, очнулся от полудремы в своем холостяцком жилище. Мешали спать шорохи, шаги. Лаяла собака. Вылетела сама собой головешка из печи и начала чертить матерные выражения на стенах: «Твою мать… твою мать… твою мать…» Иконы – все в паутине, лампада покрыта пылью.
Еремей встал, дрожа от холода и жалости к самому себе. Он прожил жизнь среди мужичья. Он – князь! Вон мимо окна прутся на базар поганые людишки. У женщин – кунтуши с долгими рукавами и рогатые шапки. У мужчин – русские кафтаны и бороды. Азиаты – в халатах.
А сам он – как чухонец! Засаленная шубейка, сапоги просят каши. Он сам бы той каши поел, да денег нет. Скоро поди хозяйка вовсе с квартиры погонит. А ему все снится Даша, Дашенька! Украли изверги! Жизнь его княжескую украли!
Встал, вышел. Кому пожаловаться? Жаловался царице, матушке Екатерине. С верным человеком письмо отправил. Написал там, что в Томске грабят на каждом шагу. Напали ироды на государеву почту казенную, купчишек местных в бирже пограбили, у него, мещанина Жукова, честно нажитое золотишко отобрали. Дошло до того, что людей воруют. У купчихи вдовы Рукавишниковой дочку, девицу невинную, украли. Что с ней сталось, – никто не знает. Комендант города шпион французский, никаких мер не принимает. Чем русскому человеку хуже, тем этому французу – лучше! С Радищевым небось нянчился. А он, Иеремия Георгиевич Жевахов, потомок князей, пропадает в нищете. Пусть он нынче числится мещанином Жуковым, но ведь и мещан власть должна защищать.
Еремей пошел к монастырю. Надо помолиться, надо пригласить попа, чтобы злые чары отвел. Может, стуки смолкнут. А то ведь до чего дошло: головешка матерными словами ругает!
Зашел в монастырский собор, принялся истово молиться. Впереди чуть не у самого алтаря стояли купцы.
Выбрал момент, подошел к попу:
– Дело есть! Окропить надо избу, нечисть одолела.
– Стало быть, грешил много, сам беса накликал.
– Грешил, видно, да не боле других!
– Где живешь?
– На Горшковском!
– И читать надо, и святить. Дешевле двух ефимков и думать нечего.
– Не при деньгах сейчас.
– Когда будут – приходи.
Вышел Еремей из храма, а за ним двое: судовщик Иван Васильевич Губинский да купец первой гильдии Михаил Алексеевич Мыльников. Губинский за рукав Еремея поймал:
– Слушай! Не спеши! Давай я тебе раз по морде тресну и за то ефимок дам, а потом тебя Михаил Алексеевич стукнет и тоже ефимок даст, согласен?
Еремей задумался: здоровые бугаи, убьют еще! Ладно! Пусть бьют и пусть по два ефимка дают!
Размахнулся Губинский, крепкий, кряжистый, так стукнул, что Еремей на момент сознание потерял.
– Хватит! – вскричал Еремей. – Двумя ефимками обойдусь.
– Не уж! – кинулся к нему Мыльников. – Мне тоже по харе тебе приложить хочется, ведь уговор-то дороже денег.
Второй удар был таким мощным, что Еремей потерял направление и свалился с монастырского бугра.
Народ хохотал, солнце улыбалось. Утирая кровавые сопли, Еремей протянул в сторону горы кулак:
– Погодите, сволочи! Вы еще узнаете Еремея. Вы еще покаетесь, да поздно будет.
Поп Арсений стоял наготове с кадилом и Евангелием и крестом с мощами трех праведников:
– Ну что, чадо, пойдем нечисть выгонять?
– Пойдем! – мрачно кивнул Еремей. – Я этих купцов со света сживу, дайте только срок.
– А вот это уже нехорошо, чадо. Ударили тебя по левой щеке, подставь и правую.
Еремею хотелось стукнуть Арсения хотя бы по одной щеке, как бы он тогда заговорил? Но Еремей смолчал. Нечисть-то вывести надо? Неспроста этот шиш какой-то ночью в стену стучит. Говорят, что такова доля всех бугровщиков. С некоторыми из них еще не такое случается. И освятил Арсений избу Еремея. И что вы думаете? Как отрезало! Ни стука, ни шороха. Впервые Еремей выспался по-настоящему. Встал, в голове просветление. Надо идти Дарьюшку искать. Где-то же есть она? Не совсем же из города увезли?