Сибирский послушник

Тут Швейцер понял, что ректор, оставшийся при своих сомнениях, стремится посеять в сердцах лицеистов подозрения в наушничестве и тем, спутав планы, предотвратить назревающую крамолу. "Не судите, и не судимы будете", - вспомнил он с горечью. Это было возмездие - за Коха. Теперь отмываться предстоит уже Швейцеру.

Но отца Саллюстия мало что заботило помимо его предмета.

- Садитесь, Швейцер, - приказал он нетерпеливо. И, не дождавшись, пока тот дойдет до парты, продолжил с места, на котором остановился: Представьте: вы сидите с газетой, одеты в шлафрок... телевизор включен, на кухне свистит чайник... и вдруг - трах! гаснет свет. Трах! - в туалетной комнате вылетают краны, вода бьет фонтаном... снова - трах!! вы теряете память и стоите, не зная, кто вы и где очутились...

Всякий раз, когда Саллюстий выговаривал "трах", он делал прыжок и продвигался по проходу меж партами, словно исхудавшая, хищная лягушка. На миг замолчав, он бросил гневный взгляд на ректора, который все еще высился возле кафедры, тот счел за лучшее выставить ладони: продолжайте! откланяться и выйти на цыпочках вон.

Ближе всех к отцу Саллюстию сидел Листопадов: самый маленький и самый тихий лицеист. Учитель резко развернулся и уперся руками в его парту, от чего Листопадов втянул голову в плечи и с ужасом глядел перед собой, не смея смотреть на историка.

- Как бы вам это понравилось, Листопадов? - просвистел Саллюстий. - Что бы вы почувствовали, ворвись к вам дом полсотни стрекоз величиной в сковородку? Начни они откладывать в вас яйца? А? Я не слышу!

Листопадов что-то прошептал, но Саллюстий его не слушал. Он метнулся к следующей парте, за которую минутой раньше сел Швейцер.

- И так везде, - учитель округлил глаза и понизил голос до еле слышного шелеста. В классе по-прежнему стояло гробовое молчание. - Везде! Хуже других пришлось тем, у кого не отшибло память. Они суетились, будучи не в силах понять, что происходит, и с ужасом наблюдали, как милые, знакомые предметы меняют форму, словно сбрасывают отслуживший панцирь... нет, как бывает с личинками, которые покидают кокон... И все вокруг шевелится, грозно вздыхает, набирает мощь. И снова - трах! - отец Саллюстий подпрыгнул. Занимаются пожары, один за другим. Трах! - и рвутся боеприпасы на оружейных складах. Трах! - атомная станция превращается в гриб. Бабах! - и звездный дождь обрушивается на Землю! Тысячи метеоритов бомбят города, выжигая километровые воронки! Транспорт останавливается, связь приходит в негодность. Электричества нет, разрозненные компьютеры подключены к автономным системам питания... Всемирная Паутина сметается шваброй... Взлетают ракеты, доканчивают то, что не успел сделать Враг...

Саллюстий умел завоевать аудиторию. Швейцер, неотрывно следивший за ним, улавливал запах пищи, которую учитель съел во время ланча, но даже эти тошнотворные испарения не могли помешать ему завороженно смотреть прямо в рот Саллюстия. Мало того - крошки, застрявшие в жидкой бородке историка, лишь придавали дополнительную достоверность его рассказу.

- Можно вопрос? - послышался почтительный голос.

Отец Саллюстий быстро повернулся, отыскал вопрошателя и молча ткнул в него пальцем, повелевая спрашивать.

- Что такое телевизор? И эта... паутина?

Спрашивал Вустин - тот самый, что якобы видел захваченного Раевского.

- Механизмы, - недовольно пояснил Саллюстий, раздраженный второстепенным вопросом. - Не в этом суть! Какая разница? В мире существовало множество устройств, на изучение которых нам не хватило бы жизни! У нас иная цель, нам нужно проникнуться, - он выставил палец, пропитаться атмосферой тех дней, чтобы понять! Понять, насколько нам повезло, прославить наше высокое предназначение! Воздать хвалу Господу Вседержителю нашему Иисусу Христу и его недостойной рабе, Церкви Устроения Господня.

Обычно, когда отец Саллюстий переходил к выводам и морали, речь его начинала отличаться неумеренным пафосом. Но лицеисты, околдованные магнетизмом, с которым не смог бы, пожалуй, поспорить и магнетизм самого доктора Мамонтова, проглатывали все, не разбирая вкуса.

- Господин учитель, - прорезался еще один робкий басок. - Расскажите нам, пожалуйста, о Враге.

По классу прокатилась волна. Говорил Кох, чистюля и отличник, ему дозволялось многое - в том числе перебивать, даже отца Саллюстия. Все вздохнули: сейчас начнется! Магнетизм магнетизмом, но портрет Врага куда занимательней, чем прославление Спасителя. Не то чтобы никто не слышал о Враге прежде - нет, им прожужжали все уши, но все это были неопределенные, туманные характеристики. И лицеисты знали, что ждать чего-то свежего от Саллюстия тоже не стоит, однако магнетизм! Лучи, исходившие от историка, словно приоткрывали завесу, так что всем казалось, что сейчас, сию минуту они уловят нечто важное, по тем или иным соображениям не высказанное. Конечно, в этом был самообман. Аудитория прекрасно понимала, что Враг - это тайна, в которую бессильна проникнуть даже Церковь.