Сибирский рассказ. Выпуск I

Напротив машины справа под насыпью стоял побеленный домик с веселыми окошками и с небольшим чистым двором. С другой стороны дороги на ровной взрыхленной площадке замерли бульдозеры, оставленные здесь, видимо, до понедельника. Надя снова посмотрела направо и увидела во дворике Ваню Зуева.

— А я ждал вас, ждал и ждать устал, — громко заговорил он, подходя к штакетной калитке и распахивая ее. — А вы — вот они! Прошу!

Надо было бы сказать ему, что некогда, что его срочно вызывают в цех. Но Надя неожиданно для себя соскочила на землю.

— Водичка есть? — спросила, представив, что в таком доме обязательно должна быть в сенях кадка с холодной водой и железный ковшик.

— О чем речь! Водичка есть, и кроме водички есть… Дядя Коля, а ты не выпьешь?

— Я на работе.

— Ну, коль так, поработай пока. Один человек так же вот работал, работал, — говорил он уже Наде, проводя ее в дом, — а теперь он, знаешь, где?

— Где?

— На пенсии.

Маленький тамбур нельзя было назвать сенями — в нем не поместилась бы кадка с водой. В кухне у двери был водопроводный кран с раковиной, рядом на полке стояла литровая эмалированная кружка с гусенком на белом боку. Печка была аккуратно подбелена, кухонный стол накрыт клеенкой, за столом в углу поблескивал эмалью холодильник. Ваня выставил из холодильника на стол трехлитровую стеклянную банку с хлебным квасом, налил Наде полную кружку, подал, приговаривая:

— А дядя Коля так работает, что и квасу выпить некогда.

Надя чуть не поперхнулась квасом. Сегодня ей нравились шутки Вани Зуева, не то что вчерашние россказни о квартире. Она пила небольшими глотками кисленький домашний квас, откровенно, чтобы Ваня заметил и, может быть, смутился, оглядывая потолок и стены кухни.

Ваня заметил, догадался, о чем она подумала, но сказал без смущения:

— Ну, как тебе моя дача? Мне она очень нравится, я даже зимой тут живу.

Надя закашлялась и сама смутилась, замахала на него рукой.

— Спасибо, — сказала, отдышавшись и ставя кружку на стол. — Хороший квас.

— Плохого не держим, — ответил Ваня. — Заезжай еще, всегда напою.

— Так я же не квас пить приехала, а за тобой.

— За мной? — Ваня Зуев осмотрел Надин наряд. — Тогда мне тоже переодеться надо. А куда мы пойдем так рано? В кино я, признаться, давно не был.

— Туда же, где вчера были. Изделия уже на машине, надо срочно везти на станцию… Путов говорит, план реализации не дотянули. Директор, говорит, на заводе, уже звонил в цех.

— Директор? С этого и начинала бы!.. Пройди пока в комнату! Да не стесняйся, мама там. — Ваня подтолкнул ее к двери, занавешенной светлыми ситцевыми шторами. — Слышишь, мам? Директор вызывает!

Надя не разобралась, продолжает ли он шутить или говорит всерьез, но его уже не было в кухне. Откинув занавеску, она остановилась в проеме двери. С кровати у стены напротив на нее смотрела, улыбаясь бескровными губами, изможденная старая женщина, прикрытая по грудь простынью, в старинной рубашке с завязками на шее, с рукавами по локоть, на голове — белая косынка, смотрена неотрывно ясными голубыми глазами.

— Здравствуйте, — сказала Надя, чувствуя, как неудержимо краснеет.

— Присядьте хоть на диван, — пригласила женщина. — Ваня сейчас вернется, он к соседке побежал, к бабе Тане Бахтиной. Никогда меня одну не оставляет. А вы с ним вместе работаете?

Надя, кивнув, прошла к дивану, стоявшему углом к кровати, присела на краешек и быстро встала. Ей неловко было перед этой женщиной за легкомысленный разговор с Ваней, стыдно самой себя, что сидит здесь, захотелось сразу же уехать. Женщина смотрела на нее спокойно, видимо, уже привыкла к тому, что производит такое тяжелое впечатление на незнакомых людей. Осознав это, Надя остановилась в растерянности.

— Почему Бахтина? — спросила неожиданно и не к месту.

— А в нашей Нахаловке на треть Бахтины жили. По ним и новую застройку теперь зовут, там в каждом доме Бахтины есть…

Вернулся Ваня.

— Слышишь, мам? — заговорил от порога. — Сестра милосердия придет через полчаса. А я, сама понимаешь, человек государственный, на мне план держится. Так ведь? — спросил Надю, войдя в комнату, и сам же ответил: — Только так! Я готов, поехали.

Мать ласково улыбалась ему, ничего не говорила.

— До свидания, — поспешно сказала Надя и уже за занавеской услышала в ответ:

— Будьте здоровы!

И еще слышала, проходя кухню, как Ваня наказывал матери:

— Помидоры и лук, значит, в столе, квас — в холодильнике. Там еще бутылочка портвейна студится, так вы тут с бабой Таней не приговорите ее…

— Иди уж, балаболка, ждут тебя.

Ваня догнал Надю у автобуса, помог подняться на ступеньку.

— Погоняй, дядя Коля! — скомандовал, едва сев.

Воображение отказывалось служить Наде. Она заставляла себя думать о больной женщине, недвижимой и одинокой в пустом доме, но видела ясные голубые глаза, слышала ровный, полный нежности голос: «Иди уж, балаболка…»

— У него мать больная, — сказала шепотом, наклонившись к шоферу.

— Год не поднимается, — отозвался шофер.