Сибирский рассказ. Выпуск II

— Мы еще поговорим, хорошо? — сказала она. — Позвоните мне.

— Нет, — сказал я.

— Я навязываюсь?

— Не в том дело. Вам слишком много звонят. Трудно дозвониться.

— Я не настаиваю.

— Поймите, слишком трудно.

— Невозможно?

— Там есть такой бархатный голос…

— Знаю.

— И еще один грубый, и еще робкий, а кому-то я басом сказал: «Баня!» и повесил трубку.

— Вот как хорошо.

— Надежда, я дам вам свой номер. Пожалуйста, позвоните мне.

— Двадцатый век…

— Если хотите, конечно. Вот номер моего телефона.

Я достал карандаш и написал цифры на двери подъезда. Пять цифр и еще три — восемь маленьких значков на коричневой двери подъезда.

Последняя электричка, последний вагон последней электрички, пустота и вагонный запах, и стук колес; я любил последний вагон, потому что, если смотришь вперед, на поворотах видно весь поезд, изгибающийся плавной дугой, и любил старые электрички, потому что можно стоять на подножке, на ветру. «ГДЕ НАДЯ? ОНА ВЫШЛА. КУДА? НЕ ЗНАЮ. МОЖЕТ БЫТЬ, В ФИЛЬМОТЕКУ? МОЖЕТ БЫТЬ, В ФИЛЬМОТЕКУ». Луна поднялась высоко, стала маленькой, обыкновенной, и на нее медленно наползали облака. «МЕНЯ ЗОВУТ НАДЕЖДА. ВЫ ВПЕРВЫЕ У НАС?» Облака затянули все небо, луна исчезла, и начался дождь. Я вошел в тамбур. Поезд летел через лес, в свете из окон вагона совсем близко от меня блестели мокрые листья. «МЫ ЕЩЕ ПОГОВОРИМ, ХОРОШО?» Поезд вошел в поворот, и дождь стал заливать тамбур. Я захлопнул дверь. Стало тихо. «ДВАДЦАТЫЙ ВЕК…» Да, я — математик. Решаю интегралы. Позвони, мне, Надежда. Позвони. И снова будет электричка, и все эти повороты, через которые я промчусь в обратном порядке, и последний вагон, из которого, если стоишь на подножке, видно весь поезд, изгибающийся плавной дугой…

Наша станция.

Я шагал по шоссе, которое ведет к нашему городку. Бетон был мокрый от дождя. Я поднял воротник, но капли были теплые, и я опустил воротник. Дождь нравился мне.

Завтра снова возьмусь за свой интеграл. Это очень трудный интеграл, я бьюсь над ним давно, иногда даже разговариваю с ним, хвалю его или ругаю, в зависимости от того, как подвигается решение; это очень интересный интеграл. Это всего лишь маленький интеграл, и моя работа заключается в том, чтобы решить его до первого августа, так и записано в нашем плане. И на столе у у меня лежат только книги и толстые тетради в переплете, я люблю такие тетради, и нет карты звездного неба. И я никогда не был на космодроме.

Позвонит или нет?

Я решу интеграл, и его используют для расчета траектории космического корабля. По этой трассе полетит корабль наверху, в пустоте, где ориентирами служат звезды и планеты.

Позвони мне, Надежда. Позвони.

Дрогнут стальные фермы, вспыхнет ослепительное пламя, и вытянутая серебристая громада ракеты уверенно и быстро дойдет вверх. Через секунду ракету почти не будет видно, только длинное яркое пятно; оно быстро превратится в точку, незримый след будет вытягиваться, не прерываясь, и вот ракеты не видно совсем, только траектория пересекает все небо…

Позвонит или нет?

Олег Куваев

БЕРЕГ ПРИНЦЕССЫ ЛЮСЬКИ

Утром я просыпаюсь от Лехиных чертыханий. В палатке темно, и я могу разглядеть только белый глазок лампочки на рации и скрюченную фигуру возле нее. Рация у нас старенькая, еще военных лет. Я знаю, что надо лежать тихо-тихо, иначе Леха будет здорово злиться.

Дробь ключа кончилась, белый глазок потух. Можно закурить. Сейчас Леха передаст мне директивы начальства и всякие экспедиционные сплетни и новости.

— Ну как?

— Питание совсем село, — устало отвечает Леха. — Мыши и то громче шебурчат. Кое-как одну телеграмму принял.

Он протягивает мне листок. Я вылезаю из палатки и с трудом разбираю торопливые каракули: «Вывезите поселка направленного вам специалиста-ботаника точка Князев». Князев — это начальник. Спросонок ничего не понимаю.

— А зачем нам этот ботаник?

Леха пожимает плечами. Он сидит у входа в палатку в одних трусах и дрожит.

— Кстати, могу сообщить, что это девица. Симпатичная. Базовский радист отстучал по секрету.

— На это у вашего брата питания хватает, — машинально ехидничаю я.

В самом деле, непонятно. У нас крохотный отрядик из трех человек и ясная задача, далекая от ботаника так же, как, скажем, от балета. Мы мотаемся на вельботе вдоль берега Чукотского моря и занимаемся своим делом — стратиграфией морских четвертичных отложений. Можно, конечно, протянуть мысль о всеобщей связи наук, но…

Я смотрю на Леху. В волосах у Лехи запутались пучки оленьей шерсти от спального мешка, он совсем посинел от холода и терпеливо ждет результата размышлений. Такому только и не хватает женского общества.

— Да-а, загадка эфира. Может, ты перепутал, может, не нам ботаника? — с надеждой спрашиваю я. — Да уберись ты в палатку, посинел весь, как утопленник!

«Ей-богу, удар судьбы, — думаю я. — У нас железный мужской коллектив. Зачем нам четвертый лишний? Тем более симпатичная девица. Дуэли устраивать?»