Читаем Сибирский рассказ. Выпуск III полностью

— А мы знакомы, кажется? Вы приезжали три года назад договариваться насчет спектакля ко дню урожая или чему-то похожему, но театр еще только открывал сезон — и мы не договорились.

— Однако память у вас! — искренне удивился Першин. — Я-то вас помню — это немудрено, а вот вы…

Бузуев со вздохом развел руками.

— Волка ноги кормят, а меня память: всех и вся обязан помнить… Как-то у друга на именинах выпил изрядно — и меня домой не пустили, оставили ночевать. Утром с трудом поднимаю голову и вижу себя в зеркале. «Где же, думаю, видел я этого типа? Побрить бы его да причесать — так непременно узнал бы».

Нина Викторовна театрально всплеснула руками.

— Это же надо! Ну кто бы мог подумать! Вы у нас такой положительный!

— С кем не бывает, Нина Викторовна! Случается иногда и положительным быть — где положат, там и лежишь.

Возникло неловкое молчание. Но Павел Петрович умело направил разговор в другое русло.

— Ну и как вам у нас — что понравилось, что не понравилось?

— Вы знаете, — воспрянула Нина Викторовна, — я просто восхищена! Да я просто влюбилась в ваш колхоз…

— Совхоз, — мягко поправил ее Бузуев.

— Ну разумеется, я оговорилась… И теперь всем надоем рассказами о вашем совхозе и о его молодом изумительном председателе…

— Директоре, — снова поправил Бузуев.

— Да, конечно… я все перепутала. — Нина Викторовна сделала жест, словно бы смахивая слезу. — Я ужасно взволнована, как после необыкновенной премьеры… Меня просто поразили чистота, порядок… огромное количество всяких машин, механизмов… Разумеется, я слежу по газетам… телевизор иногда удается посмотреть, но сами знаете: ведь показывают самое лучшее, а где-то, думаешь, может быть еще и кое-как, по старинке…

— Пальцем пашут, ногтем жнут, — вставил Бузуев.

— Господи… — вздохнула Нина Викторовна. — Ваши шутки… оставьте их при себе!

Бузуев виновато склонил голову и выразил на лице недоумение.

— Я только хотел подчеркнуть вашу мысль…

«Кто же из них больше артист? — думал, глядя на них, Першин. — И тоже, видно, далеко у них там, в обители муз, до настоящей гармонии. Все люди, и у всех свои сложности…»

— Нам пора, — заторопилась вдруг Нина Викторовна. — Спасибо за гостеприимство, уверяю вас, я буду самым горячим защитником нашей дружбы!

Все поднялись из-за стола, пошли провожать гостей к машине.

— Виктор Иванович! — удивился Павел Петрович, подошел к нему, пожал руку. — Оля, почему не сказала?

Виктор Иванович заступился:

— Да я только что — минут десять.

— Не позвонили, не предупредили!

— Так… неожиданно как-то собрался — время выкроилось.

— Ну я сейчас, гостей только проводим…

Бузуев, пожимая на прощание руки, хмурился и повторял:

— Все хорошо… все нормально… — а мыслями был уже где-то далеко. И, усаживаясь в машину, виновато под-вял голову к небу: — Извините!

Машина тронулась, ей помахали вслед и пошли назад в контору.

— А этому деятелю палец в рот не клади — по локоть откусит и не заметит, — ни к кому не обращаясь, пробурчал Григорий Иванович.

— Да, — с усмешкой кивнул Павел Петрович, — мужик тертый. Что вы хотите — современный тип делового человека.

— Да уж куда современней! — недовольно буркнул Григорий Иванович.

Павел Петрович снова усмехнулся, потом повернулся к Першину и положил ему руку на плечо.

— У меня к тебе разговор, Коля… а тут еще один высокий гость нагрянул. Я уделю ему десять минут, и ты заходи — ладно?

Першин кивнул. Потом поблагодарил Григория Ивановича за машину и поинтересовался на всякий случай:

— Не знаете, что за разговор?

Тот усмехнулся, развел руками.

— Пути господни неисповедимы! А уж мысли — тем более.

«Машиной хочет меня обрадовать, не иначе, — решил про себя Першин. — Если так, надо сразу же и сказать… Он же уверен, что делает благо для меня, а когда узнает, что это не так — обидится… А может, не сейчас, не сегодня… — билась трусливая мысль, — и с родителями еще не говорил…» Выждав у себя в кабинете ровно десять минут, так и пошел, ничего твердо не решив.

«Высокий гость» уже уходил — устраиваться в гостиницу, а Павел Петрович его напутствовал:

— Потом сюда — я еще буду здесь, и ко мне ужинать. Хорошо? — А когда тот закрыл за собой дверь, глубоко вздохнул и рассмеялся ему вслед. — А знаешь, почему он зачастил к нам?

— Кто ж этого не знает, — сдержанно ответил Першин.

— Подфартило девке, правда? А он стесняется чего-то, тянет резину… А чего тянуть? Раз-два — и свадьбу, а? — Павел Петрович панибратски подмигнул и расхохотался. — А что? Скажешь, браки свершаются на небесах? Ерунда! — И нажал кнопку. — Я их мигом сейчас сосватаю — засекай время!

Оля открыла дверь и замерла, дожидаясь приказаний.

— Зайди, Оля, сядь, — пригласил Павел Петрович.

Оля прошла и неуверенно села, Павел Петрович вышел из-за стола и остановился перед нею с чуть-чуть насмешливой улыбкой.

— Как ты думаешь, Оля, зачем сюда ездит Виктор Иванович? Не догадываешься?

Оля покраснела и пожала плечами.

— На рыбалку… воздухом подышать…

— А хочешь, я тебе открою одну тайну? Нравишься ты ему, Виктору Ивановичу… а он неженатый, между прочим!

— Он же старый… — опустив голову, едва слышно проговорила Оля.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибирский рассказ

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза