Сибирский рассказ. Выпуск III

— Давно пора, если не шутите, — проговорил недоверчиво. — Нагостевался тут у вас досыта.

— Раздевайтесь… Как это — нагостевались?

— Да я же в гости к дочке приехал, — пояснил дядя Леша. — И не переночевал даже: схватило и схватило, привезли сюда вечером на «скорой помощи».

— Валерий Владимирович, — сказал я, глядя, как дядя Леша суетливо снимает пижаму и майку, — он еще книжку не дочитал, дней на пять осталось.

— Ну, посмотрим, посмотрим, — улыбнувшись, врач начал прослушивать дядю Лешу, поворачивая его к себе то лицом, то спиной, и, хмуря брови, проговорил: — Приглушенные тона вроде бы усилились…

— Ну! — радостно согласился дядя Леша. — Приглушили, и ладно! По моим годам и этого надолго хватит… Пятую неделю возитесь со мной…

Валерий Владимирович снова улыбнулся, присел у койки на табуретку.

— Что за книга? — он взял роман-газету с тумбочки.

— Да так… — дядя Леша улыбался в ответ, проворно одеваясь. — Интересная… А вот читаю и не пойму… Все по правде, так оно и бывало — сам на Иртыше вырос, знаю… Главное, места знакомые, — он встал перед врачом и оказался почти вровень с ним. — А там все Енисей да Енисей… И деревни по-другому называются. Зачем маскировать-то, не пойму? Ну, молодые поверят, а меня-то не проведешь! А?

— Занятно, Алексей Порфирьевич, — врач пролистывал книжку. — Иртыш, значит… Как спите?

— Сплю?.. Хорошо сплю! Сегодня бабку видел во сне: пироги пекла в русской печи… Как до войны еще.

— Притворяется, Валерий Владимирович, — сказал я. — Плохо спит, все наши разговоры подслушивает… И кашляет по ночам. А пироги во сне? Это к печали.

— Да иди ты! — дядя Леша беззлобно отмахнулся от меня тяжелой рукой и, неожиданно покачнувшись, рассмеялся над собой.

— Просыпаетесь от кашля?

— Дак годы-то какие? — схитрил дядя Леша. — Не спится уже так сладко…

— Я посоветуюсь, Алексей Порфирьевич: смущают меня приглушенные тона… Может быть, придется еще дней на несколько задержаться у нас.

— Ну, чего смеешься? — дядя Леша набросился на меня. — Поднесло тебя с этой книжкой!

— Кроме шуток, Алексей Порфирьевич, вам надо бы еще подлечиться.

— Вы — доктор, — сказал дядя Леша. — Вам виднее.

Мы остались в палате вдвоем: пополнение должно поступить после обеда. Я лежал и смотрел, как дядя Леша ходит между койками, размахивая руками, и в забывчивости покачивает головой.

— Дядь Леш! — позвал я.

— Чего тебе? — отозвался он, продолжая раскачиваться по палате.

— Ты что кружишь, как у Самсоновой мельницы? Вон дверь-то! Пойдем покурим.

Он остановился, посмотрел на меня, сказал, будто наш разговор и не прерывался:

— А смеялся он хорошо: зальется, что тебе дитя…

— Заметил?

— Дак… На глаза не жалуюсь. Это же надо придумать такое: самолет ночью заблудится! И хохочет сам с собой…

— Ну, дядя Леша… — я обрадовался, будто он снял с меня половину моей ноши. — Ну, что и сказать, не знаю…

— Видишь, как, — заторопился пояснить дядя Леша, поняв меня по-своему, и умолк оттого, что сами собою произнеслись слова Василия. — Видишь, как, — повторил он намеренно и засмеялся: — Я что не пойму, а что недослышу, потому и неловко встревать в разговор… А с этой мельницей Самсоновой? Такого нагородил, что век не забудешь.

— Дядя Леша…

Обнять его? Расцеловать? Заплакать?

— Ну, чего?

— Да так… Чего уж там оправдываться?

— Ох, Николай!

— Что? Ведь правду я сказал врачу.

— Опять подсмеиваешься… Пошли!

— Смех смехом, а что надо тебе — ты услышишь. И помалкиваешь…

Мы уединились в туалете и не отзывались на условные стуки заядлых курильщиков. В разговоре дядя Леша вспомнил Александра Яковлевича:

— Николай, а этого начальника, Сашку-то, как проняло, заметил? Всколыхнул ему память Василий…

— Конечно, заметил: вон как разошелся! И Ракитянку вспомнил…

Надо бы жене позвонить, дать отбой вчерашней просьбе, думал я и закуривал новую сигарету. Дядя Леша тоже закуривал… Выманила нас постовая сестра: дядя Леша забыл принять лекарство после завтрака. Он побрел на пост, а я подался на лестничную площадку к телефону-автомату, машинально считая плитки под ногами…

Георгий Марков

ЗЕМЛЯ ИВАНА ЕГОРЫЧА

1

В тот вечер в Тепловском райкоме долго не гасли огни. Ивана Егорыча Крылова, первого секретаря райкома, провожали на пенсию. Всю свою жизнь Иван Егорыч прожил в Тепловском районе. Из шестидесяти трех лет со дня рождения отсутствовал только четыре года. Шла война с фашизмом. Многие тогда отсутствовали. И многие не вернулись. Многие.

Ивану Егорычу повезло. Приехал с фронта цел и невредим. Некоторые даже не верили, как могло это случиться: человек не вылезал с передовой, а не только не убит, даже не ранен.

— Заговоренный я, друзья-приятели, — отшучивался Иван Егорыч, позванивая орденами и медалями. — Пули от меня отскакивали, как горох.

— Везучий ты, Иван, и на войне уцелел, к в работе везет тебе. Кому выговоры, а тебе награды, — говаривали Крылову секретари других райкомов, когда Тепловский район выдвинулся во всех областных сводках в первые строчки и прочно занял там место.