Сибирское дело

Ну а тогда, в тот день, когда Маркел шёл из приказа, он и вовсе ни о чём своём не думал, а только о Ермаке. Да вот много думать у него не получалось, ибо он о Ермаке почти что ничего не знал. Не до Ермака ему было. Ну, разве что иногда только слышал, что, мол-де, гулял такой на Волге атаман казачий, Ермак Тимофеевич, много кого побил, пограбил, а после как будто одумался, пошёл в дикую страну Сибирь, там тоже всех побил, покорил тамошнее Сибирское татарское царство и поднёс его покойному государю Ивану Васильевичу, покойный государь царство принял и Ермака щедро за это жаловал, а сибирские люди, татары, на Ермака зло затаив, его подстерегли и убили, и Ермаковы казаки, увидев такой оборот, сразу все из Сибири вышли и теперь сидят тишком, не знают, как им дальше быть. Ну, ещё да, к Ермаку на подмогу царь два раза посылал стрельцов, но стрельцов быстро побили – и они тоже из Сибири выбежали. Нет теперь в Сибири православных, теперь один Маркел туда пойдет искать Ермакову могилу. Тьфу, пропади оно всё пропадом!

Подумав так, Маркел увидел, что уже пришёл, поэтому поднялся на крыльцо, подошёл к своей, третьей в ряду двери, толкнул её, вошёл – и увидел Параску. Она сидела за столом, смотрела пристально. Ну да ещё бы не смотреть! Они с Маркелом были же не венчаны, так просто жили, в воровстве, грешили. А как было не грешить, когда жили они рядом, через стенку, а Параскин муж, Гурий Корнеевич, сотенный начальный голова Государева Стремянного полка, уже восьмой год сидит в плену в ливонской крепости Венден, в яме, и ливонцы не хотят его менять, хоть наши и сулят за него немало денег. А, может, и не сулят. Или он там давно помер, а воевода венденский молчит, кто знает?..

И вот тут пришёл Маркел к себе, снял шапку и перекрестился на икону. Параска сразу быстро-быстро заморгала и накуксилась.

– Чего ты это так? – спросил Маркел. – Случилось что-нибудь?

– Да как не случилось! – сказала Параска, утирая слёзы. – Чем ты им не угодил, псам этим?

– Чем-чем! – строго сказал Маркел, садясь на своё место. – Служба такая. Накрывай. Я голоден.

Параска поднялась и стала накрывать. Маркел взялся есть. Ел через силу, без всякой охоты.

– Знаю я! – вдруг сказала Параска. – В Сибирь они тебя сослали.

– Ещё не сослали.

– Так сошлют!

Маркел только пожал плечами и начал зачерпывать почаще и поглубже. Параска стояла рядом и помалкивала. Маркел наконец спросил:

– Что у вас там про эту Сибирь бают?

– Бают, что Ермак сам виноват, – в сердцах ответила Параска. – Когда он Кучума, того сибирского царя, побил, Кучум предлагал мировую. Я, говорил, даю тебе, Ермак, свою любимую младшую дочь замуж, и пол-Сибирского царства в придачу, будем Сибирью вместе править, а как я помру, заберёшь всё под себя и дальше правь сам как хочешь! А Ермак, ваш дурень, отказался. Кучум осерчал и убил Ермака.

– Га! – весело сказал Маркел. – Слыхали. Так уже было про турецкого салтана.

– К салтану Ермак не ходил!

– Ладно, – не стал спорить Маркел. – Не ходил так не ходил. Теперь я к Ермаку пойду.

– Зачем? – строго спросила Параска. – Его же убили.

– Вот потому и пойду, что убили. Убили и ограбили. Надо найти злодеев.

– Ой-ой! – наигранно запричитала Параска. – Ограбили его, ага! Весь царёв двор смеётся. Кучум его ограбил, да! Да Кучум и не видал того, что грабить. Так и Ермак не видал. А грабили: Богдашка Бельский, это раз, Черемисинов Демешка, это два, и Трохониотов Ванька, три!

– А Головин? – спросил Маркел насмешливо.

– А этот не успел, этого они оттёрли, – уверенно ответила Параска. – А тебя нарочно шлют в Сибирь. Чтобы ты оттуда не вернулся. Чтобы концы в воду. А шуба кармазиновая – сто рублей, пансырь кольчатый – ещё полста, и сабля – ещё семьдесят, вот сколько на троих поделят. А ты ехай в Сибирь, дурень!

– Я не дурень! – осадил её Маркел. – А я на службе.

– Ну, служи-служи.

И больше она ни слова не сказала. Маркел, тоже обозлясь, ушёл за загородку, лёг и отдыхал после обеда. Думал. Параска ушла куда-то. Маркел ещё немного полежал, поднялся, вышел, сел к столу, достал засапожный нож и начал его натачивать.

Приходила Нюська, толклась по углам, играла с цветными тряпками, смотрела на Маркела. Тот молчал, занимался ножом. Нюська, ничего не говоря, ушла к себе за стенку. Маркел отложил нож и подумал, что нехорошо это, надо было дитя приголубить – сирота же, Гурий Корнеевич её теперь небось и не узнает, если вдруг вернётся. Вспомнив про Гурия Корнеевича, Маркел тяжко вздохнул. И, правда, тут же подумал, что да как он мог Гурия Корнеевича вспомнить, если он его не видел никогда, ибо Гурий Корнеевич уже восемь лет сидит в Ливонии, а Маркел всего два года как в Москву приехал. Как раз, кстати, приехал к тому дню, когда государь Иван Васильевич преставился. Или, правильней сказать, его преставили злые люди. Вот где было тогда дело так дело, сколько людей оно сгубило насмерть, Господи, спаси и сохрани, сам уже думал, что живым не выбраться… А всё же выбрался и заматерел, у самого князя Семёна на задворках подселился, а тут ещё соседка-ягодка, а тут…