– Не могу, как ты, скажем, не можешь не спать. Ты же не моя Двуликая. Ты для меня просто человек. А что до твоего желания оставаться свободной, так оно неосуществимо. Челия не сможет его выполнить. Она просто не способна идти против себя. Будь хотя бы ЗУ в тебе не заинтересовано. Но ты и тут не найдёшь поддержки. ЗУ тоже желает тобой обладать. Как и… твой Раан. С Ютелией та же история: она уже считает, что обладает Диамель. Хотя ритуал между ними невозможен: МУМ не допустит нарушения договора. Королева останется королевой. Но Диамель обречена на этих двоих до конца своих дней. Даже если Ютелия найдёт другую Двуликую.
– А если я всё-таки рискну и попробую? – осторожно уточнила Таюли, хотя уже знала ответ.
– Смотря что. Избавиться от последствий ритуала невозможно.
– А сохранить свободу воли? Таилия, меня страшно пугает, что я лишусь её навсегда. И я не могу отказаться от борьбы за неё. Пусть и бесплодной. Я должна знать точно, что это невозможно. Потому что никому из вас просто не верю.
– Я помогу. Сделаю всё, что ты задумала. И никто тебя не найдёт достаточно долго – в этом они ещё не скоро смогут со мной тягаться.
– А почему ты согласна помочь?
– Человеческий вопрос, – улыбнулась Таилия и поднялась: – Ты обязательно должна знать причину и согласия, и отказа. Что ж, я помогу, потому что знаю: однажды ты всё равно покинешь нас. И скорей, чем думаешь. Бороться с неизбежным я не могу: не умею. Я же не человек. И бесплодные надежды мне не присущи. Так что у меня нет причин вставать у тебя поперёк дороги. А причина помочь есть. Ты принесла нам много пользы. И от грядущей пользы отказываться неправильно. Это важное деяние во имя нашей безопасности: мы нуждаемся в нём. А ты нуждаешься в знаниях о себе. Ты должна получить эти знания у себя самой – больше не у кого. Потом я получу их от тебя. У меня нет причин вставать у тебя поперёк дороги, – повторила Таилия. – Я должна тебе помочь в бесплодной попытке обрести навеки утраченную свободу выбора. Потому, что этим помогаю себе. Скажи, ты хочешь уйти прямо сейчас? Тебе не нужно поесть и собрать вещи?
– Я не голодна! – мигом вылетела из постели Трёхликая, озираясь в поисках своего барахла. – И уйду немедленно. А то никогда не уйду, – бормотала она, разбирая аккуратно сложенную на кресле новёхонький дорожный наряд, пошитый из отменно выделанной кожи. И будто нарочно на неё.
Новая дорожная сумка, куда переложили всё её имущество, к немалому облегчению, лежала тут же. Таюли не стала в ней копаться: чего бы там не доставало, ничто не заставит её выйти из этой спальни иначе, как в окно. Вылететь в огненном коконе щупалец ТУЦ, что в данную минуту натягивают на неё сапоги, пока она возится с застёжкой на вороте рубахи.
Таюли утонула в притушенном коконе, уносящем её прочь от Заанантака. И вдруг ей остро захотелось помечтать. Как прежде, как в детстве, а паче в юности: о самых незатейливых и великих вещах, что однажды наполнят её жизнь счастьем. И тем своим, лишь ей необходимым покоем. Но в самой потаённой глубине безмерно утомлённой всеми этими приключениями головы назойливо крутились мысли о Дэгране.
Подумать только: она умерла – пусть это и не так, но для неё это было – потом воскресла и первым делом подумала именно о нём. О демоне, оборотне… и вообще. Да, всякая влюблённая женщина только так и видит свою жизнь: всё о нём, всё для него. Но, ведь она-то не влюблена. Такое дико и предположить, стоит вспомнить то громадное чудовище, каким он является миру в своём подлинном облике. ЭТО любить нельзя!
К ЭТОМУ невозможно испытывать и простой симпатии, столь обычной среди людей. Именно из-за того, что он не человек – его уродство тут ни при чём. Демон не способен любить, как сапог на твоей ноге или обеденный стол – где уж тут взяться хоть малейшей ответной душевности? И человек, что слился с ним в единую сущность – как человек уже совершенно мёртвый – также утратил это чувство, сколько бы там человеческого в нём не оставалось.
Но, ведь свою демонюшку Таюли любит всей душой. Её сердце откликается на каждую обиду, каждую несчастность малышки, для которой собственные отзвуки человеческих чувств мимолетны и бесследны. Она тревожится за её будущее: не попусти Создатель, вырастет такая же высокомерная ненавистница всего доброго, как Виолия. И станет жить среди людей сотни лет, отравляя жизнь и им, и даже своим же Лиатам.
Так, значит, что?.. И с Дэграном тоже? Неужто, она и его любит? Тогда отчего же в душе нет ничего подобного? Почему от мыслей о нём не теплеет внутри и не тянет улыбаться на всякий вздор. Почему, наконец, Таюли совершенно неинтересно: где он сейчас, что делает, о чём думает? Думает ли о ней? Ей это безразлично, но вот она проснулась нынче поутру, и первая мысль о нём. И она копается в ней с вялым обыденным интересом хозяйки, припоминающей, куда же делись любимые домашние штаны?