Сидр для бедняков

— Да, она красивая девушка, — с гордостью сказала Датье, когда Блекер вернул ей фотографию, улыбнулась, подышала на стекло и вытерла его о живот. — Сделаю ему еще яичницу, — без всякого перехода громко заявила она, ставя карточку на место, и вышла в прихожую, напевая на ходу: — «Мы едем в Зандворт к морю, мы берем с собой бутерброды…». В Зандворт мы не поедем, — перебила она себя. — Уже вечер, нечего там делать.

В комнату проник запах свежей яичницы. Датье определенно доставляло удовольствие ухаживать за ним. Блекер уселся поудобнее и отхлебнул вина. Хотелось курить, но сигареты остались в гаагской конторе на столе и дома на журнальном столике в шкатулке «Сувенир из Валкенбурга».

Петер, наверное, спрашивает, где отец. Только бы Адри не сказала ему, что этот негодяй бросил их и вряд ли вернется. Для мальчика это будет тяжелый удар. С матерью ведь не поборешься, ей неинтересно дарить свои рисунки, на которых одни автомашины.

— Две недели тому назад я ездила в Кастрикюм. — Датье вернулась в комнату и поставила перед ним яичницу с гарниром из моркови. — Там живет одна женщина, мы с ней познакомились в поликлинике. Она лечилась от отека ног, а я ходила туда со сломанной рукой. Опухоль была вот такая! — Датье показала, что правая рука была толщиной в бедро. — Так вот, — продолжала она, — в Кастрикюме мы пошли на пляж. В жизни не угадаешь, что там со мной приключилось. Солнечный удар!

Блекер подцепил вилкой морковку и откусил маленький кусочек. Консервированная, подумал он. Можно сделать мусс, раздавив ее языком о нёбо.

— Теперь это редко случается, — сказал он.

— Да, — согласилась Датье. — Но я четыре раза заходила в море и все без шляпы. К тому же я еще и обгорела. Красная была как рак. Потом меня знобило. Несколько дней провалялась в постели, присыпанная тальком, точно труп, ха-ха-ха! Честное слово.

— Да, ты загорела, — сказал Блекер, не глядя на нее. Он осторожно клал на хлеб растекавшиеся желтки.

— Знать, от старости пожелтела, — пояснила Датье. — Загар от одного-единственного раза уже давно должен сойти. — Она поскребла руку. — Видишь, не шелушится.

Господи, испугался Блекер, сейчас шелуха посыплется на еду. Спасая свой ужин, он незаметно подул над тарелкой в ее сторону.

В десять часов Датье решила, что становится холодно, задернула шторы и включила электрическое одеяло.

— Тебе небось смешно, только ведь ночью может сильно похолодать, — объяснила она. — А я не могу уснуть, если стынут ноги. Мне бы уж давно купить эту штуку. Теперь-то можно признаться, что сначала мне плохо было. «Ну и жара», — подумала я, укладываясь. Ночью вспотела. Решила, что у меня грипп. Встала мокрая как мышь. На следующий день пошла в магазин. «Послушайте, — говорю, — под ним же невозможно спать. Того и гляди уплывешь из кровати». «А разве вы не видели вот этой коробочки? — спрашивает продавец. — Вы же поставили регулятор на девятку». Теперь уж всегда включаю на четверку.

Блекер заметил, что Датье не ждет ответа. Она продолжала болтать, время от времени поглядывая на него. Ни разу она не поинтересовалась, как дела у него дома. Ведь Датье была на его свадьбе. Он вспомнил, что на тетке было фиолетовое платье и большая старомодная шляпа с дырявой вуалеткой. Раз она не забывает всякие пустяки, значит, должна помнить и тот день. Но если она и догадалась о его бегстве, то сумела хорошо скрыть свое любопытство. Более того, она даже не удивилась его появлению без плаща и чемодана.

Да нет, возразил он себе. Не может Датье быть так сообразительна. Слишком много всякой чепухи она тут наговорила. Видно, так и не оправилась от того удара, который ей нанес хозяин.

В половине одиннадцатого она попросила:

— Вилли, достань, пожалуйста, раскладушку из кладовки в прихожей. Я бы сама сделала, да вот рука болит. Мне теперь нельзя поднимать тяжелое.

Он встал и вышел за ней в прихожую.

— В левом углу, — сказала Датье, когда Блекер заглянул в пыльную кладовку.

Чтобы добраться до раскладушки, пришлось отодвинуть в сторону одежду, висевшую над помойным ведром, и ящик с картошкой и сморщенными яблоками. Мыши, подумал он, увидев, что пол усеян газетными обрывками. Споткнувшись о банки с краской и бутыли для консервирования, он схватился за платье. Без единого звука пальцы проскочили через материю.

— Нашел? — услышал Блекер голос Датье и в ту же секунду рухнул головой вперед, сжимая в одной руке обрывок платья, а другой рукой опираясь на пылесос.

— Черт побери, — выругался он сквозь зубы.

В моем возрасте уже не так легко падать, со страхом подумал он, чувствуя, как кровь гулко стучит в висках.

— Господи, он же упал! — запричитала Датье. — Вилли, ты не ушибся?

Блекер с трудом поднялся, отряхнул руки и изо всех сил дернул раскладушку.

— Выходи, — крикнул он Датье, стоявшей позади него.

Вместе они вытащили кровать. Блекер чихал от пыли.

Опустившись на колени перед диваном, Датье сунула руки под чехол и достала два одеяла. Блекер положил их на раскладушку, более грязное вниз, и опять чихнул.

— А подушка найдется? — спросил он Датье.