Сидр для бедняков

Рейнир видел, что Марта издали машет ему рукой, но ответного знака не подал. Он беспомощно склонился над мотором, пристально изучая сплетение деталей, казавшееся ему по неведению невероятно сложным. Ветер дул с такой силой, что резало глаза. Рейнир захлопнул капот и вернулся на свое место за рулем. Теперь, когда Марта с присущей ей энергией отправилась за помощью, ему оставалось только ждать ее возвращения. Открывавшийся с вершины холма пейзаж напоминал капризно-изменчивую мозаику зеленых, желтых и коричневых пятен; клочковатая пена облаков мчалась по небу, гонимая плотно сгустившимися грозовыми тучами. Рейнир думал, что прошлая ночь, впервые после года разлуки проведенная с Мартой, вернет ему чувство уверенности и торжества. Но в Марте что-то изменилось. Что именно — он не знал. Видел ее страстный порыв, но настоящей близости все-таки не было. Без всякого перехода он вдруг вспомнил жену, с немалым отвращением, но и не без тайного желания очутиться рядом с ней. В это время она всегда сидит под полосатым тентом в саду за домом и любуется красно-оранжевым цветником. Это ее царство. Дверь в гостиную открыта настежь, все озарено мягким светом, все на своих привычных местах. В хорошую погоду они пьют на воздухе кофе. Софи величественно правит за столом — одному передаст чашку, другому подвинет молочник: «Возьми молока, Хермина», третьего строго остановит: «Одного куска торта вполне достаточно, Карел»; если сегодня кто-нибудь из детей спросит, почему за столом нет папы, она сумеет ответить в своей привычной манере, искусно обходя щекотливые сложности. Нет, прочь от Софи, прочь от ее влияния! Оно, это влияние, проникло в самые отдаленные, потайные уголки их существования. То, чему он в повседневной жизни не придает особого значения, она возводит в культ. Дети у нее всегда одеты в неброские, но солидные и дорогие вещи — английские ботинки и синие шерстяные курточки; живут они по ее команде: помимо школы и уроков музыки, она вечно посылает их то к парикмахеру, то на какой-нибудь детский праздник, то спать, а то и в гости в один из богатых домов для оттачивания светских манер. На чайном столе всегда красуется до блеска отполированное серебро — подарки по случаю семейных торжеств, блестящие атрибуты дневного и вечернего ритуала, в котором Софи играет как бы роль верховной жрицы. Ее корзиночка со связкой ключей, ее садовые перчатки и ножницы, ее теннисная ракетка. Снисходительно-бодрый тон с прислугой и лавочниками и полные таинственных недомолвок телефонные беседы с приятельницами. Ее потрясающее умение при весьма скромных доходах вести светский образ жизни и придать элегантность их домашнему укладу — с какой радостью он бы променял это регламентированное существование на свободную жизнь!

Он видит Софи: она сидит за столом против него, оглядывает присутствующих, строго наблюдая за подачей блюд и в то же время не теряя нити разговора. А вот она под вечер усаживается с рукодельем на свою любимую скамью в саду и ведет неторопливую беседу, или стоит в спальне перед трельяжем, в котором отражается чистый профиль блондинки, или в изящном пеньюаре при слабом свете ночника ходит по комнате с ребенком на руках, и небрежно заколотые вверх локоны образуют у нее на голове подобие шлема. Всегда и везде от нее так и пышет неукротимой энергией и покоряющей женственностью, и он не в силах противостоять их напору. После рождения младшего ребенка она на время притихла, будто ушла в себя, но, заметив, что все в доме идет не так, как надо, стряхнула апатию и скоро вновь обрела свой прежний стиль. Даже не верилось, что эта молодая самонадеянная матрона еще вчера была скромной второкурсницей Лейденского университета, неизменной участницей теннисных состязаний и танцевальных вечеров.