Сидр и Рози

Поэтому, когда, в свой час, я ощутил первый слабый мускусный запах сексуальности, моей проблемой стал не вопрос виновности и не вопрос сокрытия, а только вопрос проникновения в проблему. Раннее исследование распростертого тела Джо было изучением карт в одиночку. Ориентиры ее тела открыли путь, по которому нужно идти, потом их сложили и отставили в сторону. Вскоре я встретился в пути с другими путешественниками. Все мы шли в одном направлении. Естественно, они приняли меня, мальчики и девочки моих лет, и мы вместе вступили в мудреный лес чувственности. Дневной свет и полное отсутствие стыдливости освещали наши действия. Берег и кустарник были нашими артистическими уборными, и первоначально нас вело любопытство. Мы были неловкими, импульсивными, но никогда и ничего не делали исподтишка, защищенные тем, что знали друг друга много лет. И все мы находились в том зеленом возрасте, который не позволяет делать ничего дурного из-за полной пока неинформированности. Абсолютно невинные, мы были ненамного более реалистичны, чем мимы в своем искусстве.

Девочки играли свою роль приглашающих и демонстрирующих и были гораздо более уверены в себе, чем мы. Они чувствовали, что наконец вошли в свой возраст. Внезапно они не стали уже созданиями, которым приказывают, не стали одинаковыми с мальчиками, как они временно были; они превратились в обладательниц и понимали, что знают ключ к секретам, даже более важным, чем мы могли себе вообразить. Они стали томными и трудными в обращении — но далеко не невозможными. Стеснительную, молчаливую Джо едва ли теперь можно было принимать в расчет по сравнению с вызывающими Рози и Бет. Бет была просто бесстыжей, а Рози — провокаторшей, и вместе они вызывали нас на поступки. Бет, довольно крупная для своих одиннадцати лет девочка, была вечно растрепанной блондинкой с сонными, дерзкими глазами. «У девушек есть темно-красные выделения, — объясняла она. — Если хотите, покажу». (Про темно-красные выделения она, вероятно, услышала в церкви.) Рози, более хитрая и лицемерная, имела уже налет испорченности; она водила меня гулять вокруг амбаров и птичников и часто оставляла дрожащим, в огне. Что следует делать — и с Рози, и с Бет — требовало значительного времени для выяснения.

Мне постоянно казалось, что меня опустили в кипящее масло, сварили, высушили и повесили болтаться на веревке. Таинственные чувства включались в действие на всю ночь и цвели пышным цветом. Тело выбрасывало из всех знакомых состояний по очереди, пока оно пыталось найти баланс сил. Это было время, когда оно молило о прохладной воде и огурцах, когда эмоции мощно перекатывались между животом и руками, мучительные, сжигающие голодом, затягивающие тяжелыми облаками; а когда ты падал лицом вниз на летнем лугу, то ощущал, что страстность земли пронизывает тебя. Внезапно мы с братом Джеком стали гораздо активнее, мы куда-то постоянно бежали или взлетали на деревья, пытаясь умотаться до полного изнеможения, хотя до того мы, скорее, были склонны к лености. Нельзя сказать, что мы совсем не понимали, что с нами происходит, мы только не знали, что с этим делать. И я мог бы до сего дня лазить по деревьям, если бы не Рози Бардок…

День, когда Рози Бардок решила взять меня в свои руки, был обычным, неподвижным, мутным от жары, янтарно окрашенным летним днем, с застывшими в тяжелом солнечном свете березами, будто облитыми жидким медом. То было время заготовки сена, поэтому, выйдя из школы, мы с Джеком отправились поработать на ферму.

Нас встретило жужжание косилок на покосе, кролики прыгали по полям, как шутихи, остро и сладко пахло сено. Все работники трудились, не разгибая спины, сгребая, переворачивая, загружая сено. Высокие, усатые парни с ежевичными зарослями на груди косили траву. Воздух колебался от взмахов вил, кипы, как крылатые, орлами взлетали на верх повозок. Фермер дал нам короткие вилы и мы принялись кидать сено с остальными…

Я прижал Рози к стогу, она ухмыльнулась и сверкнула озорными глазами своей матери. На ней было клетчатое платье и дешевенькое бронзовое ожерелье, голые ноги золотились от сенной пыли.

— Пошли отсюда, — предложил я. — Давай?

Рози уже стала взрослой, крепкой девушкой — она вселяла в меня страх. В ее кошачьих глазах и изогнутых губах я угадывал неестественную мудрость, пугающую гораздо больше всего, что я мог вообразить. Когда мы встретились недавно на улице, я кинул в нее капустной кочерыжкой. Но она меня не обругала, лишь ухмыльнулась.

— У меня есть что показать тебе.

— Дразнишься, — ответил я.

Внезапно я почувствовал сухость во рту и покрылся раскаленно-ледяным потом. Ее глаза сверкнули, а я застыл, будто врос в землю. Лицо Рози укутывала пульсирующая дымка, а тело казалось мерцающим и испускающим молнии.

— Мучает жажда? — спросила она.

— Не, так просто.

— Ладно, — сказала она. — Пошли.

И я воткнул вилы в звенящую землю и поплелся за нею, как приговоренный.