Сигареты и пиво

Ну, об этой комнате у меня те еще воспоминания. Если я расскажу, что творилось в этих четырех стенах до самого последнего раза, как я тут был, хрен кто поверит. Хотя я заметил, что с последнего раза тут децл прибрались и в окно вставили стекло. Но на столе по-прежнему лежала коробка сигар, оставшаяся от прежнего босса. Я приподнял крышку — внутри четыре сигары, здоровые, толстые. Я взял одну и прикурил от своей недокуренной сигареты, глубоко затянулся и сильно об этом пожалел, когда тяжелый дым попер обратно. Всегда такая фигня с сигарами, все время забываю, насколько они крепче сигарет. Но я бы мог привыкнуть. Я положил ноги на стол и откинулся на спинку кресла, мечтая, будто бы это мой кабинет и эти сигары принадлежат мне по праву. Я бы тут все устроил по уму. Хорошие деревянные панели, большой встроенный бар. А на той стене у меня был бы портрет Клинта — этот, из концовки “Хорошего, Плохого, Злого”, где он стоит в пончо и смотрит на двух других так, что они от страха гадят в штаны.

На другую стену я бы повесил хорошую фоту голой телки. Но так, чтобы со вкусом. Чтобы булки, а не филей.

Да, в таком кабинете я был бы счастлив. А остальные пусть делают, что хотят. Я бы тут сидел, считал бабло, а они пускай там разбираются с клиентами. Может, я бы позволил Фрэнки остаться у двери. Он этого, конечно, не заслужил, так меня обошел, но не могу отрицать — дверной потенциал у него есть. Может, я бы даже позволил Рэйч быть менеджером бара. Если, конечно, она станет быстро меня обслуживать, когда я буду звонить и напоминать про свою пинту.

— Ну что ж, чувствуй себя как дома. Это был Ник Как-его-там.

Хуй знает, сколько он стоял там, в дверях, но от неожиданности я чуть не обосрался и выронил сигару. Блядь. Она лежала на ковре и тлела. Это ведь из-за него я испугался.

Он немного изменился с того раза, когда я видел его вблизи. Теперь он казался старше, это могло быть из-за того, что сейчас было светло, а когда я видел его в первый раз — темно. И теперь он меньше смахивал на чужака, стал потихоньку привыкать к городу, всяко.

Рядом с ним в дверях стояли Нобби и Дубина, те двое, с которыми я его видел около “Би Хайва”. А позади стоял Франкенштейн. Он был выше обоих на голову и полшеи, а волосы на его макушке касались верхнего косяка, мне всегда казалось, что это высоко. Он облизнул губы.

— Можно, я его покалечу, босс? — спросил он, не сводя с меня глаз. — А, босс? Можно?

— Слушайте, — сказал я, приподнимаясь в кресле. — Я тут просто… э…

— Сидел, вспоминал старое доброе время, — подсказал Ник. — Знаю. Я не в обиде.

— Его надо покалечить, босс. Он зарывается.

— Неужели? Что скажешь, Блэйк? Ты зарываешься?

Я пожевал табак, который обнаружился между зубами и искоса посмотрел на Ника. Клинт всегда жует табак и смотрит искоса. Вы не можете отрицать — между нами было очевидное сходство. Я снова сел.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Так тебя зовут Блэйк или что?

— Может быть.

— “Может быть”? Ты что, сам не знаешь? Единственная разница заключалась в том, что у Клинта был пистолет, а я бы от него тогда не отказался.

— Не уверен, что должен тебе его сообщать, — говорю я вместо того, чтобы начать стрельбу.

Фрэнки побагровел.

— Видите, босс. Он нарывается на то, чтобы его покалечили.

— Ага, — говорит Нобби, облизывая рыжеватые усы фиолетовым языком. — Этот-то, он всегда зарывается.

— Он всегда был идиотом, — говорит Дубина. И оба начали фыркать, будто сказали что-то смешное. Ах, ну да, я ж обещал рассказать про этих двоих. Ну, слушайте…

Нобби и Дубина всегда таскались вместе. Видимо потому, что оба были страшные, просто пиздец — ярко-рыжий Нобби с веснушками, которые прилипли к его морде, как жареная фасоль, и Дубина со своей заячьей губой. В детстве они обычно петарды кошкам в жопы засовывали. Думали, что это охуеть как смешно. А когда стали постарше, их засекли, когда они ебали коров в Коуи. Вы можете сказать, что в этом ничего нет плохого. Пацан не может узнать ничего про баб и еблю, если не будет для начала трахать коров. Только вот эти двое сначала убивали бедных телок, потом прорезали им дырки в животах и пялили. Не то, чтобы всем это сильно понравилось, но это всего лишь коровы, чего уж там.

А через несколько лет в Макфилде пропала девчонка, шла домой из школы и пропала. Какой-то старикашка сказал, что видел, как ее похитили Нобби с Дубиной, но у него случился сердечный приступ, и он двинул кони до того, как успели что-то толком выяснить. Легавые, как всегда, забили болт и отпустили этих двоих. Но это ни хуя не значит. Все знали, что это Нобби и Дубина. И теперь, чтобы их не вздернули на фонаре, они должны постоянно торчать в Норберт-Грин и не высовываться. Туда даже линчующая толпа не попрется. А в Норберт-Грин народу по-класть на девчонку из Макфилда.

— Здоров, Нобби, здоров, Дубина, — сказал я.

— Здоров, Блэйк.

— Здоров, Блэйк.

— А вам, извращенцам, кто дал право высовываться? Они тут же заткнулись. Но я знал, что очень скоро за это поплачусь, если попадусь им на пути.